Кирилл Кудряшов - Круги на воде

Семья и любовь — вот, ради чего стоит жить. Вот, ради чего можно пойти на все, что угодно, и даже на обман любимого человека, ведь цель оправдывает средства! И все счастливы… Муж — сексуально удовлетворен (кому не нравится сексуальный подтекст моего примера — придумайте что-нибудь сами. Может быть ему не нравятся ее котлеты, и он ходит к соседке Рае, чтобы покушать ее фирменных котлет?), семья — в целости и сохранности, а жена живет в счастливом неведении.

Но вот у нее появляются подозрения. То у мужа появилась царапина на спине (или от него пахнет ЧУЖИМИ котлетами — как вам будет угодно), то он пришел слишком поздно с работы.

Умом жена понимает, что она НЕ ХОЧЕТ знать, где бывает ее муж по вечерам. НЕ ХОЧЕТ знать правду… Но сердце… Это загадочное женское сердце, в котором гнездится женская логика и женская интуиция… Сердце требует узнать правду! Сердце хочет знать, чем же ТА лучше нее, чем она, законная жена не угодила мужу…

Она будет следить за ним. Будет нюхать его рубашку на предмет чужих запахов. Наймет частного детектива, наконец! И все ради того, чтобы узнать то, чего она НЕ ХОЧЕТ знать! И когда она узнает это, семье придет конец. Хотя, впрочем, нет, не обязательно. Они оба могут оказаться достаточно сильными, чтобы склеить то, что разбилось, чтобы удержать падающую в пропасть любовь. Но сколько проблем это принесет! Сколько боли и разочарований!

Я уверяю вас, что любой настоящий мужчина (еще раз сделаю акцент на слове НАСТОЯЩИЙ, то есть ценящий семью и понимающий, насколько она хрупка и беззащитна), заподозрив жену в измене, отбросит подозрения прочь!

Он будет аргументировать это тем, что «Я доверяю своей жене», но в глубине души, в своем сердце, он будет понимать и отдавать себе отчет в том, что он не хочет знать правды. Пусть все идет как идет…

Счастливое неведение или горькая правда? Сложная дилемма, великолепно поданная нам «Матрицей». Что лучше, жить в виртуальном мире и наслаждаться всеми его прелестями, или знать о том, что этот мир не реален и жить в настоящем мире, питаясь какой-то бурдой и ежесекундно боясь нападения роботов-охотников?

Пару дней назад Саша созналась мне, что когда в тот день она вбежала в дом и увидела меня, с безумным лицом разбивающим руку в кровь об уже и так превратившееся в осколки зеркало, она поняла, что случилось что-то страшное. Не просто страшное, а глобально страшное, затрагивающее всех на Земле (а учитывая, что на всей земле нас с ней было всего двое, это действительно так)… И когда я пришел в себя, когда мой взгляд впервые стал осмысленным, она мысленно поблагодарила Бога за то, что он позволили мне остаться собой. За то, что страшное осталось позади…

Но Саша не была бы женщиной, если бы не хотела узнать то, чего не хотела, чего так боялась узнать! И она не была бы той женщиной, которую я смог бы полюбить, если бы не сложила два и два, и не поняла, как можно это сделать!

День был испорчен безнадежно. Даже полностью придя в себя я оставался хмурым и угрюмым. Мне многое нужно было обдумать, многое переосмыслить… И чтобы сделать это, мне нужно было побыть в одиночестве. Подальше от зеркал, подальше от домов, в которых они могут стоять… Подальше от Саши!

Человеку свойственно винить кого-то в своих проблемах. В принципе, эта наша особенность не лишена истины, ведь в любом происшествии всегда кто-то да виноват. Вот только во всем, что случается с нами виноваты прежде всего мы сами, а уж во вторую очередь — кто-то еще. В тот момент, еще не способный полностью вернуться к здравой логики, я обвинял во всем Сашу.

Это сейчас, по прошествии нескольких недель, когда я вновь могу все взвешивать и анализировать, я не могу с уверенностью сказать, что стало причиной того, что зеркала закрыли для меня путь обратно. Грань миров, Саша, я сам… А может быть в том мире мой двойник просто попал под трамвай, и сейчас Тома как раз забирает его тело из морга, думая, что это я…

Но тогда… Тогда я не видел иной причины. Я думал, что все дело в Саше. В моей любви к ней!

Из-за нее этот мир стал для меня реальнее моего родного. Это ее я полюбил настолько, что засомневался в необходимости вернуться обратно! И бродя по опустевшей Молчановке я должен был взвесить все «за» и «против», все «Почему бы и нет» и «А на хрена», чтобы понять, стоит ли она того!

Я долго бродил по деревне… По деревне-призраку, лишенному души, коей являлись ее жители, люди. Время от времени мне на глаза попадались собаки и кошки, и я с невеселой улыбкой вспоминал, как когда-то в детстве меня тянуло погладить каждую встречную дворнягу. Сейчас, глядя в их одичавшие глаза, я лишь брался за приклад «Калаша», без которого ни я ни Саша вообще не выходили за дверь, и животные, будто поняв этот жест, уходили своей дорогой.

Для них призраком был я! Призраком былого царствования человека в этом мире…

Мимо некоторых домов трудно было пройти, не зажав нос. Там в стайках и просто во дворах лежали разлагающиеся трупы животных, умиравших от голода или жажды. У дичающих псов пока что было много еды — они служили своеобразными санитарами деревни, в противном случае вся Молчановка уже давно насквозь провоняла бы мертвечиной.

Они, и вездесущие вороны — вот кто теперь был хозяином этого мира…

Я не помню, сколько прошло времени, и не помню, во сколько я вернулся. За все время я ни разу не взглянул на часы. Но вернулся я посвежевшим и, как подметила Саша, тут же окружившая меня заботой и теплотой, даже повеселевшим.

— В твоем взгляде больше нет тоски… — осторожно заметила она.

— Ты уверена? — спросил я, — Вглядись получше!

— Точно нет…

Она улыбалась мне своей чистой и искренней улыбкой, и я почувствовал, что тоска действительно уходит. Что я могу жить в этом мире, и даже когда-нибудь смогу назвать его домом.

Тот вечер прошел как обычно — за домашними хлопотами, к которым я подключился с удвоенной энергией (так как теперь понимал, что следует готовиться не к месячному отдыху здесь, а к пожизненному заключению) и разговорами, в которым мы оба старательно обходили тему моего утреннего припадка. Да, где-то в моей душе осталась тоска, но она уходила все дальше и дальше, намереваясь исчезнуть совсем. И да, в Сашином взгляде все еще читалась боязнь за меня и настороженность, но и она, как мне показалось, уходила…

То-то и оно, что только показалось! И все могло бы быть хорошо и замечательно, если бы не Саша…

Когда я уснул она тихо, стараясь не шуметь, встала с постели и зажгла керосиновую лампу. Как она потом говорила мне, сначала у нее не было даже мысли о том, чтобы пытаться понять, что же произошло со мной — просто она не могла уснуть, и хотела немного посидеть при свете керосинки, почитать на ночь — благо, что во время последнего рейда в город мы под завязку забили джип книгами. Но потом идея пришла к ней как будто с потолка. Просто ни с того ни с сего Саша, вдруг, решила узнать, в чем причина моего утрешнего срыва.