Ричард Бахман - Худеющий

Когда он заглянул в спальню Линды, чтобы пожелать ей спокойной ночи и чмокнуть в лоб, она спросила его:

— Пап, а куда полицейские их гонят из города?

Билли осторожно посмотрел на дочь, чувствуя одновременно и раздражение, и абсурдное удовлетворение, — вопрос все же польстил. Когда ей надо было узнать, сколько калорий в ломте немецкого шоколадного торта, она обращалась к Хейди. К Билли она шла, когда вопросы были потруднее. Порой, он считал это несправедливым.

Он присел на ее постель и подумал — до чего же она еще юная. Билли был уверен, что его дочка лишена дурных наклонностей. Ее легко было обидеть, скажем, ложью. Наврать ей что-нибудь о том, что сегодня происходило у городского сада, — потом эта ложь тебе же и аукнется. Билли хорошо помнил, как отец внушал ему, что онанизм приводит к заиканию. Его отец был славным человеком во всех отношениях, но Билли никогда не простил ему эту ложь. Линда успела не раз поставить его в трудные ситуации: они прошли голубых, оральный секс, венерические заболевания и возможность того, что Бога нет. С детьми честность — утомительная штука.

Почему-то вдруг вспомнился Джинелли. Чтобы Джинелли сказал своей дочке на его месте? «Эту нежелательную публику следует держать подальше от городов, миленькая. Вот так обстоит дело: держать нежеланные элементы подальше от городов».

И ведь так оно и есть — никуда не денешься.

— В общем-то, да… полиция их прогоняла из города. Понимаешь, душенька, это цыгане. Бродяги.

— Мама сказала, что они — жулье.

— Ну… многие из них организуют жульнические игры, дают фальшивые предсказания людям. Когда приезжают в такой городок, как Фэйрвью, полиция просит их двигаться дальше. Иногда они изображают, что будто бы их страшно унизили, оскорбили, и возмущаются. Но на самом деле особенно и не возражают.

Банг! В голове поднялся маленький флажок: ложь № 1.

— Они раздают плакатики и листовки, в которых сообщается, где они будут выступать в следующий раз. Обычно договариваются с каким-нибудь фермером, владельцем угодий за городом, платят ему и устраивают на его земле табор, через несколько дней уезжают.

— А зачем они вообще приезжают? Чем они занимаются?

— Хм… понимаешь, всегда есть люди, которым хочется, чтобы им погадали на будущее, а также азартные игры некоторых привлекают. Но, как правило, в таких играх цыгане жульничают. «А может, и быстрый экзотический секс», подумал Халлек, вспомнив задравшуюся юбку, когда красавица влезала в маленький фургон. «Интересно, как она двигается?» Разум ответил: «Как океан, готовый разразиться штормом, — вот так».

— И люди у них покупают наркотики?

«Нынче нет нужды покупать наркотики у цыган, дорогая. Всегда можно приобрести их на школьном дворе».

— Может быть, гашиш, — сказал он. — Или опиум.

Он прибыл в эту часть Коннектикута подростком и с тех пор обитал тут, в Фэйрвью, и еще в соседнем Северном порту. Цыган не видел почти двадцать пять лет… По крайней мере с тех пор, как жил подростком в Северной Каролине. Тогда он потерял пять долларов, проиграв в «колесо фортуны», — трехмесячное сбережение на подарок матери ко дню рождения. Вообще-то им запрещалось допускать к таким играм детей младше шестнадцати, но, разумеется, если покажешь монетку или длинную зеленую бумажку, — можешь делать ставку. Некоторые вещи никогда не меняются, подумал он, особенно старая истина: когда деньги говорят, никто не уходит. Если бы его еще вчера спросили, он пожал бы плечами и предположил, что больше бродячих цыган и таборов не существует. Но, видимо, это племя кочевников вечно. Приходят, не имея корней, и так же уходят: людское перекати-поле — готовы заключить любую сомнительную сделку и вовремя скрыться из города с долларами в засаленных кошельках, передаваемых по наследству. Они выжили. Гитлер пытался их истребить заодно с евреями и гомосексуалистами, но они, видно, переживут еще тысячу гитлеров.

— А я думала, что наш парк открыт для всех, он — всеобщее достояние, — сказала Линда. — Нам в школе так говорили.

— В какой-то мере это так, — ответил Халлек. — «Всеобщее» означает общую собственность жителей городка. Налогоплательщиков.

Банг! Ложь № 2. Налоги никакого отношения не имеют к общественным территориям в Новой Англии.

— Налогоплательщики? — сказала она с недоумением в голосе.

— Надо получить разрешение на использование общественных угодий.

Кланг! Ложь № 3. Эта идея была отброшена в 1931-ом, когда группа фермеров, выращивавших картофель, основала Хувервилль в самом сердце Люистона, штат Мэн. Город обратился в Верховный Суд Рузвельта, но там их даже слушать не стали. И все потому, что хувервилльцы избрали парк Петтинджилл, чтобы разбить там свои палатки, а парк Петтинджилл оказался общей землей.

— Так бывает и когда приезжает цирк «Шрайн», — подкрепил он свой довод.

— А почему цыганам не дают разрешения? — голос ее уже звучал сонно, слава Богу.

— Может быть, забыли что-то оформить…

«Ни малейшего шанса, Лин. Только не в Фэйрвью. Тем более, когда видишь парк со стороны Лантерн Драйв и клуба: за этот вид, за такой пейзаж ты приличные деньги заплатил, так же как и за частные школы, где обучают компьютерному программированию для банков на новеньких „Эппл“ и „ТРС-80“, не говоря уж о сравнительно чистом воздухе и тишине в ночи. Конечно же, нет возражений против цирка „Шрайн“, тем более их нет — против празднества „Пасхальное яйцо“. Но цыгане? Извините, — вот Бог, вот — порог, не забудьте вашу шляпу. Грязь мы с первого взгляда распознаем. Руками ее не касаемся. Зачем? Есть прислуга, которая все выметет из дома. Когда грязь появляется в городских общественных местах, у нас есть Хопли».

Но эти истины не для девочки-школьницы, подумал Халлек. Такие истины познаются жизнью. Может, узнаешь их от своих однокашниц, или само придет. «Не наши они люди, девочка, и держись от них подальше».

— Спокойной ночи, папа.

— Спокойной ночи, Лин.

Он еще раз поцеловал ее и вышел.

Дождь со штормовыми порывами ветра забарабанил по окну его кабинета. Халлек проснулся, словно не от сна, а от дремоты. «Не наши они люди, девочка», подумал он вновь и тихо засмеялся. Звук собственного тихого смеха испугал: только чокнутые смеются в одиночестве. Это и делает их чокнутыми.

«Не наши люди».

Если раньше он в это не верил, то поверил теперь.

Теперь, когда он стал «Худеющим».

Халлек наблюдал, как медсестра Хаустона вытянула из него одну-две-три пробы крови из левой руки и расставила их в контейнер, как яйца в картонку. Ранее Хаустон дал ему три карточки на анализ стула и попросил прислать ему результат. Халлек мрачно сунул их в карман, потом наклонился для ректо-анализа, содрогаясь от унизительной процедуры, которая хуже некуда. Жуткое ощущение чужеродного вторжения.