Мария Барышева - Мясник

— Ты квартиру сняла у мужчины или у женщины? — спросила она.

— У женщины. А что?

— Да нет, просто праздное любопытство, — Вита сняла пальто, повесила его на вешалку и поправила свитер. — Ну, другое дело, тепло… надо было сразу сюда ехать, глядишь, и разговор бы другим получился. Как тебе, кстати, в России?

— Горячая вода, — скрипуче сказала Наташа, включая свет в комнате. — Никогда не видела столько горячей воды. Это так непривычно.

— Мало человеку надо для счастья, а? — Вита подмигнула ей. — Всего лишь человеческие условия. Ну, что ж. Показывай.

— Сейчас, — Наташа сняла куртку, потом осмотрелась, взяла Виту за руку и потянула за собой. — Вот сюда.

Она поставила ее почти у дверного проема, потом быстро прошлась по комнате, задернула шторы, спрятала в шкаф стоявшую на столике тяжелую дешевую вазу, стакан, забрала с него же забытую вилку и тоже ее спрятала, потом плотно закрыла за Витой дверь. Вита недоуменно наблюдала за ее действиями, и на мгновение у нее появилось странное ощущение, что она больная, а Наташа — врач, который сосредоточенно готовит ее к тяжелой операции.

— У тебя в сумке есть какое-нибудь оружие, — спросила неожиданно Наташа. — Если есть, то отдай сумку мне. Я ее просто уберу, потом возьмешь.

Секунду Вита внимательно смотрела на нее, потом пожала плечами и протянула сумку Наташе. Та взяла ее и унесла на кухню. Вернулась, и дверь снова плотно впечаталась в косяк. Наташа выдвинула из-под кровати большую спортивную сумку и вытащила небольшой прямоугольный сверток, осторожно развернула, и Вита увидела синюю жесткую папку с белой кнопочкой.

Она улыбалась. Не снаружи, чтобы не задеть Наташу, которая относилась сейчас ко всему очень серьезно, почти священнодействовала и приближалась к ней, держа папку так, снова подносила на погляд смертельно ядовитую змею. Улыбалась про себя, с редким для нее скептицизмом. В самом деле — что ей нарисованные чудовища, если она видела настоящее? Картины Неволина были жуткими, они вызывали неприятные ассоциации, от них портилось настроение… но это были всего лишь картины. Горсть мазков на холсте, сделанных давно истлевшей рукой. Вернее, сгоревшей. Скорее всего, Наташа просто помешалась на собственной родословной — если это еще ее родословная. Картины… То, что внутри, никак не может оказаться снаружи, потому что это невозможно. Фантастика. Вот зубы огромной рыбины на ее ноге, навечно оставившие шрам, — вот это была реальность.

А реальность-то бывает всякая…

Просто на поверку одни чудовища оказываются сотканными из фантазий, а другие тебя съедают.

И она улыбалась — до тех пор, пока Наташа не остановилась перед ней, держа в руках простой лист ватмана, густо исчерканный карандашом.

Вначале она ничего не увидела, кроме хаоса темных штрихов — беспорядочных, бессистемных, а потом вдруг что-то произошло, и Наташа, и комната исчезли — вообще все исчезло, и остались только штрихи — перед ней, за ней, сверху, снизу — везде, и она изумилась, не понимая, как могла даже подумать о хаотичности — теперь из штрихов выросло нечто идеальное… плавные округлости и резкие угловатости находились в удивительной гармонии… и это нечто сомкнулось вокруг нее и закружило в себе и закружилось внутри нее, растворяя, всасывая в себя, утягивая куда-то в бесконечном мощном водовороте…

…деньги…

… что можно сделать за деньги?..

… ты любишь деньги?.. все будет, все… за них можно получить все…

… а что бы ты могла сделать за деньги?..

… я бы все могла сделать за деньги… без них ничего нет…

… у денег запах жизни, пустой кошелек пахнет только существованием…

Безголосые крики плескались вокруг, поддразнивали, уговаривали, убеждали, приказывали…

… деньги… деньги… что ты сделаешь для меня за деньги… ты получишь все деньги мира… только открой окно… так душно здесь… все так легко для тебя…

… даже пива было выпить не на что… а тут хоть какие-то бабки кинули… он долг не отдавал… ну так мы его сестру и отымели за гаражами… и никакого удовольствия даже… страшная такая, визжит противно, царапается, сука малолетняя… ударить покрепче… вот так, вот так… надо вовремя платить… что такого, просто работа… можно завтра съездить в центр… давно не был в центре… не с чем… а теперь вот они. — бабульки… ага… ну и что такого… это просто работа… а он сам виноват… выпить пива с Лехой… хорошо платит начальничек…

… что ты сделаешь за деньги?..

… все… так душно…

Что-то мешало дышать — и ей, и тому, другому, кто рядом рвался наружу… мягкая преграда, закрывшая доступ к воздуху, и она вцепилась в нее — пальцами, зубами, рванула и услышала далекий крик, а рядом кто-то то-же вскрикнул, но в крике были радость и счастье обретенной свободы. В глаза Вите хлынул свет, хлынула комната, слегка покачиваясь, и она увидела, что держит в руках разодранный в клочья лист ватмана, и тут же что-то словно толкнуло ее, хотя и не дотронулось, промелькнуло через комнату, хотя не было видимым — какой-то сгусток энергии, торжествующий, освобожденный -

…деньги? Все ради денег?.. и на мгновение она выгнулась, словно это что-то потянуло ее за собой, а потом вдруг все исчезло, и осталась только комната, и до боли в глазах яркий свет лампы, и Наташа, стоявшая у стены с клочками ватмана в пальцах, и она сама, вывернутая наизнанку вместе со всеми своими убеждениями. Вита выплюнула кусок бумаги, который был зажат у нее в зубах, взглянула на обрывки картины в собственных руках — просто бумага, мертвые карандашные штрихи… она разжала пальцы, и обрывки равнодушно ссыпались на пол, словно пустые мушиные шкурки. Она сделала несколько шагов вперед на подгибающихся ногах, шатаясь, как пьяная, потом упала на колени и закрыла лицо руками. Все, что она услышала от Наташи, нахлынуло на нее, точно гигантская волна, смывая все сомнения и представления о реальности, впечатывая во взбунтовавшийся мозг безжалостную правду, и Вита корчилась на полу в странных сухих рыданиях, заново проживая боль от Надиной смерти, прорвавшуюся сквозь время, и только теперь по настоящему понимая, что пережил и прочувствовал человек, рассказавший ей все это. На мгновение ей показалось, что сейчас она сойдет с ума, но потом вдруг почувствовала на плече чью-то руку и вскинулась с пола, и Наташа отпрянула от нее.

— Только не бойся меня! — воскликнула она, увидев лицо Виты. — Пожалуйста, не бойся!

— Тебя? — хрипло спросила Вита и провела ладонями по волосам, выбившимся из развалившейся прически. — Тебя-то? А кто ты? Хирург, всего-навсего. Да, так проще… — она мотнула головой, разговаривая скорее сама с собой, чем с Наташей. — С привычными терминами как-то спокойней. Бояться тебя… А ты меня как — нет? Теперь, когда я знаю? Жреца из меня не выйдет, учти! Что же ты натворила, Наташа, зачем ты вылезла?! Зачем ты их всех нарисовала?! Разве Дорога тебя не научила? Или часть ее и вправду осталась в тебе?