Виктор Куликов - Первый из первых или Дорога с Лысой горы

Сабина встал.

— Что будем делать? — у Франия слезился левый глаз.

— Бежать на юг, я знаю там овраг. В его откосах есть пещеры, — Зелей дрожал и не мог сдержаться. — Нас не найдут в них.

Симеон расхохотался, и все взглянули на него с испугом. А он, давясь безумным смехом, выдавливал:

— Они… они… похожи… на ба…бараньи… шарики!

Его словам никто не улыбнулся.

Петр прорычал:

— Заткнись, придурок! Эти шарики сейчас прика тятся и сделают из нас одну большую коровью лепешку!

Заткнись! Иначе я тебе сейчас…

— Не ссорьтесь, — тихо проговорил Сабина. Все посмотрели на него.

— У вас нет времени на ссоры.

— Ты прав, учитель! — Петр исподлобья смотрел на Симеона, которому никак не удавалось справиться со смехом.

Сабина встал меж ними и сказал Петру:

— Не обижай его. Он успокоится. Франий со страхом в голосе сообщил:

— Они как будто едут прямо к нам! Неужто заметили?

— Что делать, Вар-Равван?

— Скажи, учитель!

— У нас есть палки, два меча. Вокруг полно камней…

Мы будем защищаться! — и Петр, подняв кулак, с угро зой потряс им в воздухе.

Зелей насупился:

— Ты с ума сошел! Сопротивляться римлянам? Всех убьют на месте!.. А если мы сдадимся, то будет надежда сбежать от них. Неправда ли, учитель?

Петр резко повернулся к нему.

От гнева лицо Петра вскипело малиновыми пятнами:

— Что ты сказал?! Сдаваться римлянам, имея мечи?!.. Да никогда!.. Ах, подлый трус! Не ты ли предал нас?.. Но знай, что если ты побежишь сдаваться, я пер вым рассеку тебя мечом. Напополам! А после брошусь на первого же римлянина, который приблизится к учите лю. И пусть меня убьют, пусть разорвут на части, но хотя бы ухо солдату отрублю! Я…

Не дав Петру договорить, Сиким сказал:

— Мне кажется, что лучше всего для нас, пока не поздно, рассыпаться, поодиночке разбежаться и спрятаться, кто где сумеет. Ведь степь — не караван-сарай, где вечно все заняты углы. Здесь места хватит для всех. И так скорее мы спасем учителя. Ведь римляне за каждым не поскачут. Сабина согласился:

— Ты прав, Сиким. Бегите, кто куда! По одному. Быстрее! Пока есть время…

— Бегите? А ты? — насторожился Петр.

Зелей заторопился:

— Как говорит учитель, так надо нам и сделать. Я иду на юг.

— А я на север! — поддержал Сиким.

— Вы разбегаетесь? — возмутился Петр. — Бросаете учителя? Шакалы! Так вот что стоят все ваши заверения в любви и клятвы быть рядом до конца?! Ну ладно! Расползайтесь все! Как вши! Но я останусь с учителем и буду защищать сто один.

И Петр поднял с земли короткий меч.

— Я тоже никуда не побегу, — встал с Петром Лука.

— Я — с вами! — собравшись с духом, выкрикнул им Франий.

Давя волненье, Сабина обратился к этим трем:

— Оставьте глупую затею. Я не хочу, чтоб вы сражались. Смысла никакого!.. И дело не в том, что римлян больше, что они солдаты, а потому умеют сражаться, а вы — нет. Важнее, что, покушаясь убить другого, вы предаете меня и все, что я вам говорил. Запомните: убийство убийством не остановить!

— Так что же, смотреть спокойно, как тебя схватят? — Петр меч не опустил.

— Вар-Равван! Мы не можем допустить, чтобы тебя пленили! Ты знаешь, чем это кончится… — от этих слов, от страха Франий задыхался.

— Тебя убьют, — зловеще, тихо сказал Лука. — Ты понимаешь это? Я думаю, они не повезут тебя в Ерша-лаим. К чему? Вдруг ты сумеешь убежать? Да и потом… они тебя боятся. Они боятся, что люди в Ершалаиме, узнав, что ты пленен, поднимут бунт… Ты живым не нужен ни прокуратору, ни Синедриону…

— Живым я никому не нужен! — почти что весело промолвил Вар-Равван…

Колдунья из Маргариты Николаевны вышла отменная!

Лишь только на стене у входа в один научно-исследовательский институт средь прочих объявлений появился ее рекламный плакат, как очередь у двери под номером 69 выстроилась словно за авансом. И что ж тут удивляться, когда с плаката на проходящих смотрела женщина обворожительнейшей красоты. И как живая! К тому же с добрым взглядом, заглядывающим в душу и душу ласкающим.

На листке, пришпиленном слева от двери 69, было написано, что Маргарита Николаевна предсказывает судьбу, снимает стрессы, сглазы, порчу, устраивает браки и браки разрушает, излечивает решительно все болезни, какие есть и те, какие будут, предупреждает о налете налоговых инспекторов, охмуряет кредиторов, запугивает должников и возвращает совесть… Короче, оказывает полный комплекс колдовских услуг И все — по смехотворным ценам.

Понятно, что желающих попасть к ней нашлось немало. И так же понятно, что поначалу шли на прием все больше сотрудники НИИ.

А выходя от Маргариты Николаевны, помимо остального рассказывали изумленно, что аппартаменты колдуньи занимают четыре огромных комнаты. Их это изумляло потому, что дверь под номером 69, насколько знали все, вела в убогую подсобку с одним малюсеньким оконцем. Такую тесную, что в ней и канцелярский стол не помещался. А тут…

Ну что ответить им?.. Запамятовали о пятом измеренье. Напрасно! Его еще не отменили.

Вот почему-то никто из многоумных сотрудников НИИ не изумлялся, что кабинетик их директора был короче городошной площадки. Поэтому директор, бросая биту, спиной вжимался в стену. А кто сумеет в этом положенье серьезный нанести удар? Чего же спрашивать тогда, с какого хрена так часто меняют стекла в директорском зеркальном шкафу? То, что кабинет директора столь безобразно мал, — да, это чудо. Позорное! А стены подсобок раздвигать умеют нынче многие. И то, что преображенье подсобки так изумляло сотрудников НИИ, во многом подтверждает предположенье, что это был дремучий институт…

Итак, желающих попасть на прием к Маргарите Николаевне собралось столько, что прибежал вахтер, зачем-то сидевший у парадной двери, и стал кричать, что всех к чертям разгонит, коль этот базар не прекратится. Тогда из 69-й вышла старушка в черном одеянье с морщинистым-морщинистым лицом и, обратившись к вахтеру, сказала:

— Милейший, не поминайте черта всуе! Иначе, кто знает, что с вами может приключиться.

Вахтер затопал ногами, покраснел и зарычал:

— Ты, старая, молчи! Ты знаешь, с кем говоришь?! Я тридцать лет служил, чеканил шаг, стоял правофланговым…

— К даме обращаться на «ты»? — брезгливо произнесла старушка под общее хихиканье. — Фу, хам какой! Вам место в конуре…

Вахтер вдруг задрожал, задергался и заискрился. Еще мгновенье — он стал туманностью светящейся, и тут же залетный сквознячок унес туманность, не оставив следа.

Тю-тю вахтер. Гуд бай, май лав, гуд бай! А через миг в одном из частных дворов поселка имени супруги вождя всех революций, в собачьей конуре, возник лохматый пес. Он цепь затряс, завыл, залаял и кинулся кусать свой бок, где блохи устроили гулянку. Услышав вой его, хозяин двора в недоуменье вышел на крыльцо, поскреб затылок и, вернувшись на кухню, сказал хозяйке: