Марк Фрост - Шесть мессий

Потом ему пришлось задать себе более трудный вопрос. Если этот человек, вооруженный лишь мечом, смог в одиночку прорубить себе путь через целую банду видавших виды «быков», на что рассчитывает эта шайка неумех, почему-то вообразивших, будто им под силу с ним совладать? Тут Фрэнка посетили две приятные мысли разом. Первая: эти горлопаны не имеют ни малейшего представления о том, как выглядит убийца, им только известно, что он китаец, а никто из знакомых ему белых людей не в состоянии отличить одного узкоглазого от другого. Значит, стоит ему приметить на горизонте подходящего китаезу и завалить этого сукина сына со ста ярдов, дело можно считать сделанным. Черт с ним, с мечом! Он зажег сигарету. Вторая мысль: если все обернется дерьмом, то почему бы ему, прежде чем эта компания сможет его сцапать и вернуть в каталажку, не свалить в Мексику самому?

Феникс, Аризона

Пока Фрэнк стоял на мосту и курил, Канацзучи выскользнул из вагона утреннего товарняка, прибывшего в Феникс, и осторожно двинулся между путями, готовый к опасностям, вытекающим из его побега. Сам факт стычки заслуживал сожаления, но плен был для него неприемлем, и, обдумав все произошедшее, он пришел к выводу, что действовал наилучшим в сложившихся обстоятельствах образом, и тут же выбросил это событие из головы. Размышлять на эту тему дальше означало непродуктивно отвлекаться от своей миссии.

В конце концов, братья выбрали его для выполнения этой задачи благодаря его искусству и ревностной приверженности будо. [17] Японские боевые искусства.

«Не думай о том, чтобы победить, воспользоваться преимуществом, произвести впечатление или не принять в расчет своего противника. Путь не таков», — прозвучал в его сознании голос сэнсэя.

Усталый, полуголодный, находящийся не в одной тысяче миль от дома, он напомнил себе, что все эти тягостные ощущения — лишь иллюзии, следствие его излишней погруженности в собственные мелочные заботы. «Путь не таков». Будущее зависит от него; если не вернуть пропавшую книгу, их монастырь захиреет и умрет, словно дерево, отсеченное от своих корней, а с ним и их путь. Но это тоже следует изгнать из сознания: мысли о провале приведут только к провалу.

«В отсутствие еды или воды пусть меня поддерживает эта мысль».

Ранний утренний ветер предвещал жару. Вокруг лежала плоская, пыльная, чужая для него земля. Канацзучи услышал приближающиеся голоса, скатился под вагон и повис, вцепившись в колесную раму, словно паук. Шаги дюжины человек, громкие и решительные, донеслись до него с расстояния десяти футов от того места, где он прятался. Люди захлопывали все открытые двери, осматривали вагоны доставившего его поезда. Потянувшись к их мыслям, он почувствовал напряженность и страх, агрессию и готовность к насилию.

«Осознай себя в единении со всем сущим и всеми людьми, убей ничтожное “я” внутри и познай все сотворенное».

Он понял, что по поющим проводам была послана весть и они ищут его. Один из них произнес слово «китаец».

После того как они прошли, Канацзучи опустился на землю, вытащил нож, одним ударом отсек свою косу и зарыл ее под шпалой: «китайцу» пришла пора исчезнуть.

Выбравшись наружу, он продолжил путь к станции, продвигаясь позади длинной груды тюков с хлопком. Там, где толпились пассажиры, на территории основного вокзального комплекса, он обнаружил железнодорожную контору, являвшуюся его изначальной целью. Увы, осуществление плана откладывалось на неопределенное время: нужно, чтобы преследователи угомонились, а ему самому необходимо сменить облик.

В пятидесяти шагах справа от него рабочие перетаскивали на тележках груз из одного поезда в стоявший на соседнем пути другой. Рослый толстый человек в шляпе с перьями суетился, как петух, размахивал руками и выкрикивал указания, пытаясь руководить погрузкой, но никто из рабочих его не слушал. Еще больше этот хлыщ раскричался, когда один из сундуков свалился с тележки, раскрылся при падении и на землю вывалилась куча набитой туда плотными слоями мужской и женской одежды, включая тяжелые парчовые плащи. Грузчик, отмахнувшись, принялся собирать одежду с земли и, комкая, пихать обратно в сундук, но тут человек в шляпе совсем рассвирепел. Схватил из сундука охапку одежды, швырнул на землю и громко потребовал уложить все как следует.

— Эй!

Канацзучи развернулся налево; мужчина в синем мундире и шляпе, с жетоном на груди, приблизился к нему сзади и сейчас стоял на расстоянии шести футов. Долгую минуту они смотрели один на другого в упор; потом Канацзучи заметил, как грубые черты незнакомца исказил страх. Одной рукой он поднес к губам свисток и издал резкий свист, другой потянулся к поясной кобуре за пушкой. Но достать ее не успел: Канацзучи сломал ему шею и спрятал тело позади тюков, надеясь, что никто этого не видел.

Нет — два охранника в таких же синих мундирах услышали свист и уже спешили со станции, пассажиры на платформе указывали в направлении тюков. Оба охранника засвистели в свои свистки, достали оружие и устремились к тому месту, где притаился японец. Пуля с сухим хлопком ударила в тюк рядом с его головой. Слева от себя Канацзучи увидел третьего охранника с пистолетом в руке, — он мчался к нему по путям.

На протяжении всей ночи, то и дело пробуждаясь от неглубокого сна, Эйлин откидывала голову назад и рассматривала спящего Иакова Штерна. Его глаза быстро двигались взад-вперед под похожими на бумагу веками, лоб был наморщен, губы дергались, дыхание было тихим, но напряженным, выдававшим тревогу. Будить его она не стала, хотя эта странность ее обеспокоила: казалось, что во сне он встревожен куда больше, чем наяву.

Косой луч утреннего солнца коснулся ее лица; Эйлин, проснувшись, поняла, что вагон больше не раскачивается. Она открыла глаза, и ее встретила теплая, приветливая улыбка Иакова, наблюдавшего за ней с огоньком в глазах.

— Приехали? — сонно спросила она.

— Не знаю куда, но, похоже, да, приехали.

— Восстаньте и воссияйте! Восстаньте и воссияйте, друзья! — Бендиго Ример шел по вагону, тормоша издававших протестующие стоны артистов. — Как волшебный феникс, именем которого назван этот прекрасный город, мы должны восстать из пепла нашего подобного смерти сна и воссоздать себя в образе нового дня!

— Отвали! — буркнул кто-то.

Бендиго предпочел проигнорировать оскорбление, но сменил поэтический подход на более прагматичный.

— Леди и джентльмены, нам нужно успеть на другой поезд, и, если вы рассчитываете получить свое жалованье сегодня утром, поспешите оторвать задницы от сидений и переместить их на вокзал вместе с поклажей.

Всегда восприимчивые к экономическим аргументам, артисты, ворча, зашевелились.