Марк Фрост - Шесть мессий

— Возьми тот листок бумаги, — тихонько сказал Дойл Иннесу.

Брат вытащил листочек из-под книг, не обрушив стопку, и они последовали за Джеком из дома.

Свет газовых фонарей тусклой рябью наполнял влажный воздух. Спаркс шел первым, как гончая, рвущаяся с поводка; шаги его отдавались эхом в пустоте безлюдных полуночных улиц.

По пути от дома Штерна к Сент-Марк-плейс их сопровождали двое молодых шалопаев со свисавшими с губ сигаретами. Когда братья Дойл, Спаркс и Штерн вошли внутрь и в окнах кабинета на четвертом этаже замелькал свет, один из них припустил по улице, другой остался наблюдать.

Лайонел Штерн набрал комбинацию шифра сейфа, достал деревянный ларец, поставил его на письменный стол и снял крышку. Херонская Зогар оказалась солидной книгой, почти в два квадратных фута размером и три дюйма в толщину, в переплете из темной старинной кожи. Штерн натянул пару потрепанных белых перчаток и открыл книгу; переплет скрипнул, как артритный локоть.

— Наоборот, что ли? — спросил Иннес.

— Древнееврейский текст читается справа налево, — пояснил Штерн.

— Понятно, — буркнул Иннес, желая проглотить свой кулак.

Спаркс уставился на пергамент первой страницы, пожелтевший и затвердевший от времени, плотно покрытый поблекшими, написанными от руки словами.

— Дайте мне посмотреть листок с записями, — сказал он.

Иннес вручил ему листок. Дойл наблюдал за Джеком. Что он задумал?

— Это ведь нарисована книга Зогар? — спросил Спаркс, указав на набросок на полях: открытая книга в кожаном переплете поразительно походила на ту, что он видел сейчас перед собой. Включая письмена на первой странице.

— Возможно, — согласился Дойл.

Спаркс извлек увеличительное стекло, наклонился и стал изучать сначала рисунок Штерна, а потом рассматривать первую страницу книги.

— Ваш отец никогда не видел Херонскую Зогар? — осведомился Спаркс.

— Нет.

— Тогда каким образом он воспроизвел на своем рисунке ее первую страницу?

Спаркс передал лупу Дойлу. Крохотный, сделанный от руки набросок ребе Штерна был идентичен книге. Штерн тоже рассмотрел два фрагмента.

— Я не могу это объяснить, — признался Лайонел.

— А что это, как вы думаете? — спросил Штерн, указывая на покрывавшее уголок книги нарисованное темное пятно.

— Тень, — сказал Дойл, приглядевшись. — Тень руки, тянущейся к книге.

— Ваш отец когда-нибудь говорил с вами о своих снах? — спросил Спаркс.

— Снах? Нет, не припоминаю.

— К чему ты клонишь, Джек? — поинтересовался Дойл.

Спаркс посмотрел на листок и указал на рисунок замка.

— Я видел это, — сказал он.

— Видел? Где?

Спаркс поднял глаза на Дойла и, поколебавшись, ответил:

— Во сне.

— Эту самую башню?

— Я мог бы набросать это сам.

— А это не может быть место, виденное когда-то ранее и всплывшее из подсознания? — поинтересовался Штерн.

— В таком случае, как нам объяснить этот рисунок? — спросил Дойл. — Вы сами сказали, что ваш отец никогда не покидал Нью-Йорка.

— Он приехал сюда из России молодым человеком, — ответил Штерн. — Может быть, это то, что он видел там или по пути в Америку.

— Или просто отложившаяся в памяти картинка, на которую он наткнулся в какой-нибудь книжке, — предположил Иннес, взяв листочек и лупу у Штерна.

— Что это за сон, Джек? — Дойл попытался удержать приятеля сфокусированным на затронутой теме.

Спаркс мрачно посмотрел на рисунок, потом тихонько, словно признаваясь в чем-то Дойлу, заговорил:

— Впервые этот сон приснился мне три месяца тому назад. Он все время возвращается, тот же самый, но все с большей интенсивностью. Эта черная башня. Белая пустыня. Что-то под землей. В моем сознании все время повторяется фраза: «Нас шестеро».

— Шестеро? Ты хочешь сказать…

— Да.

— Число, которое Штерн записал на этом листочке…

— Да.

— Кто такой Брахман? — спросил Иннес.

— Брахман? Где вы это увидели? — спросил Штерн.

— Вот здесь написано, очень маленькими буквами, на краю этого рисунка, — сказал Иннес, указав на листочек лупой.

— Айзек Брахман — коллега моего отца, ребе в храме в Чикаго…

— И тоже знаток книги Зогар?

— Один из самых сведущих. Ребе Брахман был главным организатором парламента религий, собравшегося в прошлом году на Колумбийской выставке в Чикаго.

— Ваш отец присутствовал там? — уточнил Дойл.

— Да, были представлены все основные религии мира…

— Когда вы в последний раз разговаривали с ребе Брахманом?

— Точно не помню, но это было несколько недель назад, еще до моего отъезда в Лондон.

— Вы должны срочно ему телеграфировать, — заявил Дойл.

— Зачем?

— Дойл предполагает, что ваш отец уехал в Чикаго, чтобы навестить ребе Брахмана, — сказал Спаркс, выйдя из тумана отрешенности.

— Да, конечно, ведь это возможно, правда? — воскликнул Штерн, неожиданно исполнившись надежды.

«И предпочтительнее, чем большинство альтернатив», — подумал Дойл.

— У вас есть другая книга, о которой я спрашивал? — задал вопрос Спаркс.

— Да, она здесь, — ответил Штерн. Он вытащил из шкафа книгу и положил на стол рядом с оригиналом. — Копия почти неотличимая, но это сравнительно недавнее воссоздание. Отличить одну от другой мог бы только ученый.

— Никто не хочет посмотреть туда? — Иннес отошел от стола и приблизился к окну.

— А что там такое? — спросил Дойл.

— Не «что», а «кто». Не знаю. Но похоже, их как минимум двадцать.

Миг спустя все стояли у окна и смотрели вниз на улицу.

Вместо двух уличных громил там уже собралось человек двадцать, и еще дюжина спешила к ним по улице.

— Уличная банда, — констатировал Спаркс.

Один из банды посмотрел вверх, увидел четырех человек в окне, указал на них и резко свистнул.

По его сигналу банда ринулась к дверям доходного дома.

Охота за смертельно опасным китайцем началась бестолково и быстро сошла на нет. Непривычные к таким делам охранники, вызванные из тюрьмы Юмы, объясняли всем, кто соглашался их слушать, что им гораздо сподручнее иметь дело с преступниками, которые уже сидят за решеткой, поскольку те все равно оттуда никуда не денутся. То, что они знали о преследовании беглецов, могло уместиться на обратной стороне почтовой марки.

«Быки» и сыщики Пинкертона, пережившие «юмскую резню», как окрестили это событие вездесущие репортеры, были настолько ошарашены, растеряны, напуганы или взбешены, что собрать их в сплоченное, дееспособное подразделение смог бы разве что легендарный генерал Роберт Ли. А это был не тот человек, с которым хоть кто-то когда-то попытался бы сравнить шерифа Томми Баттерфильда.

В то утро шериф Томми оказался старшим из находившихся поблизости представителей власти. После того как ему показали место происшествия, у него голова пошла кругом. Винить Томми в том, что он добавил разброду, не стоило, скорее он просто не смог ему воспрепятствовать, и люди, нуждавшиеся в вожаке, но не получившие такового, разделились на дюжину групп, у каждой из которых имелось собственное представление о том, как нужно искать этого убийцу. Томми избрали шерифом на время — Аризона ожидала придания статуса штата, работала над расчисткой имиджа, чтобы привлечь серьезные деньги, и этот мягкотелый, недалекий, но беспринципный политикан, в жизни не стрелявший в человека, даже в порыве ярости, умел нравиться людям и привлекать симпатии, но никак не годился для того, чтобы вести их за собой в затруднительной ситуации.