Александр Галиновский - КОЖА.Коллекция рассказов

— Приехал-то давно? — спросил он. Я ответил, что пару дней назад. Михал на минуту задумался.

— Пару дней… — протянул он, оглядывая меня с ног до головы. По его голосу можно было судить, что он не одобряет моего визита. — Ну, говори, зачем пришел.

Вот так. Значит отсутствие доброжелательности не было напускным, я действительно был нежеланным гостем здесь, в деревне, где жили все мои предки. При других обстоятельствах меня бы это расстроило, но сейчас я был слишком занят другими вещами. Я быстро выдал дядьке свою просьбу. Тот, похоже, ничуть не удивился.

- Радиостанция? — переспросил он. — Помню такую. Мы ее с твои отцом из лесу приволокли, еще совсем детьми тогда были.

На минуту Михай задумался.

— С чего вдруг она тебя так заинтересовала?

— Так просто… — И что, до сих пор она лежит у вас?

— Ага.

— Так значит… Старик махнул рукой, показывая куда-то в направлении леса. Стройные сосны, словно выросшие произвольно сталагмиты, громоздились вразброс. Между ними рос чахлый и неживой кустарник.

— Ну, пошли, покажу. Михай прикрыл калитку, и мы двинулись к лесу.

По пути старик не говорил ни слова. Я тоже молчал, не зная как подступиться к главному. Конечно, он не мог знать ни о потерянных радиосигналах, ни о магнитных аномалиях. Михай — человек из совсем другого мира, традиционного, иррационального, пронизанного мифами. Скорее он связал бы появление сигналов с каким-нибудь бесом, живущим внутри радиоприемника.

Мы уходили все дальше в лес. Михай — впереди, я — следом, стараясь не отставать. Дорога внезапно закончилась и начались овраги. Глубокие, поросшие травой, словно хирургические разрезы, сделанные гигантским скальпелем в теле земли.

- Вот здесь были окопы, — Михай ткнул куда-то пальцем, и я увидел, что он показывает на впадины. — В сорок четвертом немцы отступали, и в этих местах шли бои.

Я следовал за стариком, жадно хватаясь за каждую фразу.

- Тогда фрицы попали в окружение. Мы с твои отцом забрались под сарай и смотрели, как рвали минометы. Дело-то ночью было, а над лесом светло, как днем, — Он перевел дыхание, — А утром все ушли — и наши и немцы. Тела наши деревенские собрали и прикопали здесь же, в лесу. Не разбирая кто где. Да и сложно было различить, где советский солдат, а где фриц, все одно — мясо. Так вместе и похоронили.

От этих слов у меня по спине пробежал холодок. Неужели тот, чей голос я слышал, лежал сейчас в земле прямо под моими ногами?

- Вон там мы нашли ее, — крючковатый палец показывал куда-то вдаль. — Радиостанцию.

Ноги сами понесли меня. Желание разгадать тайну было настолько сильным, что я не сразу сообразил, что сильно оторвался вперед от идущего уже сзади Михала. Я обернулся и к своему удивлению увидел старика стоящим на прежнем месте; лучи солнца золотили его редкие волосы, которые рассыпались золотистым ореолом вокруг его головы.

Внезапно я споткнулся и слетел кубарем вниз, в овраг. Вокруг лежали сосновые иголки вперемешку с дурно пахнущей прошлогодней листвой. Я сделал попытку встать, но в этот момент моя рука наткнулась на какой-то предмет. Земля прочно держала его, не давая сдвинуться ни на миллиметр. Я осторожно разгреб листву. Это была каска. Вернее ее часть — проржавевшая и потерявшая цвет, но все же узнаваемая.

Почти ненормальное рвение овладело мною, когда я начал рыть землю вокруг. Совершенно очевидно — это была немецкая каска времен Второй мировой, та же узнаваемая округлость, тот же вырез. Пальцы онемели от холодной и неподатливой земли. И вот они наткнулись на что-то еще! Там было что-то еще!

Дьявольски смеясь, я продолжил разгребать землю… И разгребал ее до тех пор, пока не увидел грязную и изъеденную червями поверхность кости. В лицо мне ухмылялся своей беззубой челюстью человеческий череп…

1.

Машенька была простой, тихой девушкой. Окружающие ее любили и считали почти ангелом во плоти — та прямо светилась любовью, и каждому старалась помогать по мере своих скромных сил. С утра и до вечера Маша работала в больнице, а все свободное время корпела над учебниками по анатомии, разбираясь в тонкостях устройства человеческого тела. Ближайшими родственниками у нее были двоюродные дядя с тетей, которые жили в другом городе — всю жизнь Маша росла сиротой. Друзей же у нее было немало, однако самыми надежными из них оставались книги. Машу нельзя было встретить ни с мужчиной, ни в шумной компании, так она полюбила науку и чтение. В свободное время она ходила в театр. Иногда ее можно было увидеть и в библиотеке, где девушка прочитывала том за томом важные труды по анатомии.

Трудно было поверить, что девушка в ее возрасте и с ее внешними данными, так относится к своей личной жизни. Казалось, в этом мире ее ничего не интересовало, кроме учебы и работы. Когда в университете было распределение на курсовую практику, Маша специально выбрала себе самое сложное отделение — травматической хирургии. Через полгода ее приняли туда на работу в качестве медсестры. Повидать приходилось всякого, но Маша умела не теряться в трудных ситуациях. С пациентами она всегда находила общий язык. Машенька подолгу задерживалась у коек тяжело раненных детей, которых переводили из реанимации, и разговаривала с ними. Люди с производственными травмами, ожогами, огнестрельными и ножевыми ранениями — со всеми Машенька находила время поговорить, каждому сказать теплое слово. Иногда, правда, искорки в ее глазах гасли, а взгляд устремлялся в пространство, словно она пыталась разглядеть что-то очень далекое. Обычно это продолжалось всего несколько мгновений, но даже за такое короткое время лицо девушки успевало преобразиться до неузнаваемости: вся краска исчезала, взор потухал, бледные губы начинали чуть заметно дрожать. Такое бывает с людьми, когда те вспоминают что-то ужасное, — какое-нибудь происшествие, направившее их жизнь в ту колею, в которой она сейчас находятся. Если кто-нибудь вдруг обращал на необычное поведение Маши внимание, она смущалась и делала вид, будто все в порядке.

На самом же деле, было кое-что такое, о чем Маша никому не рассказывала. Об этом не знали ни дядя с тетей, ни даже самые близкие подруги. Даже своему дневнику, который она вела несколько лет, Маша не стала доверять — бумага в переплете из кожзаменителя — не ахти какой тайник.

Это произошло четыре года назад, зимним вечером, когда Маша возвращалась домой из библиотеки. Уже несколько часов, как стемнело, мороз был страшный, поэтому на улицы пустовали. Было пусто и в подъезде, куда она практически вбежала, спасаясь от вечерней мглы. Вбежала, и тут же оторопела… Внутри было абсолютно темно. Внизу не горело ни одной лампочки, только где-то на верхних этажах брезжил тусклый свет…