Арина Веста - Змееборец

Так и остался коровий доктор Макар Пупорезов без участка, а ведь ветеринар он был отменный, такой, что не только собак и кисок, но даже и людей пользовал, мог и роды принять. Но в сильно пьющем Чертухинске дети рождались все реже, а те, что все же находили дорожку, являлись на белый свет уже с похмельным синдромом и вместо мамкиной титьки с ревом требовали привычного наркотика. Горько скорбел о том Макар, всем сердцем любя человечий род, и в любви своей все прощал. Для того, кто читает жизнь, как книгу тайны вселенской, открывается иное зрение, свободное от праздной слепоты и самодовольного знания. Макар умел читать в облаках и кругах на воде, слушать озерную немоту и проникать в движение мысли животных.

Используя таинственные законы биологической индукции, он исцелял запойных одним лишь наложением рук. Единственным условием подобного чуда было полное и добровольное стремление к трезвости, а его имели далеко не все. Да за такие чудачества Макару следовало бы в ноги поклониться и украсить ветхий палисад хоть каким-нибудь памятным знаком: мол, вот жил тут ангельской доброты человек, такой, что цветы ему навстречу раскрывались, а колоски в пояс кланялись, болящих лечил бесплатно, вина вовсе не пил и от пищи грубой и смертной добровольно отказался.

Но на святого с иконы Макар походил мало, разве что лицом был по-старинному пригож, и глаза его светлые, прямо-таки солнечные, удивляли своим задумчивым выражением и непостижимою мечтою. И лишь один недостаток был заметен недоброму глазу: его светлые кудреватые волосы отдавали в рыжину, а по всему телу солнечным дождем пестрели веснушки. Но при нынешней демографической ситуации и рыжему и конопатому от девок бы ему отбоя не было. В женихе-то что главное? Сколько лет да велик ли подклет!

Было Макару уже за тридцать, возраст, что и говорить, матерый, а вот подклета он так и не нажил. Давно замечено, что простота, даже святая, намного хуже воровства, а богатый завсегда умнее бедного. Чертухинские девки пригожим и гуманным Макаром брезговали и ни в чем не отказывали тороватым гостям из города, среди которых преобладали кавказские рыночники и торговцы суррогатным спиртным. Было на пути к семейному счастью Макара и другое препятствие: его старшая сестра Маруся уродилась не совсем чтобы дурочкой, а так, межеумкой. Всякого знакомого человека она встречала нежной задумчивой улыбкой и ласковым мычанием, могла подойти поближе и запросто погладить по любому приглянувшемуся ей месту, а вот гостей из города боялась и, едва завидев смуглого чужака, закрывала лицо подолом. При этом нательного белья Маруся отродясь не носила, и чтобы не вышло какого конфуза, Макар ее в город дальше родимого проулка не пускал. Но про таких вот убогих и сказано: кривую стрелу Бог правит. Блаженная Маруся оказалась отменной рукодельницей, и под ее руками оживали древние узоры из тех, что уже давно истлели в сундуках у чертухинских бабулек. Но разве удержишь в четырех стенах девку на выданье? Вольнолюбивая Маруся повадилась бродить по лесам и к осени натаскивала целый погреб грибов, орехов и клюквы.

При двух чудаковатых внуках обитал добровольно живущий старичок – дед Меркулыч; и жить бы ему еще сто лет, ведь без его колхозной пенсии и ветеранской надбавки молодым Пупорезовым пришлось бы туговато. Так и шла жизнь, ни шатко ни валко, как удойная корова с летнего пастбища, пока не приключилось с Макаром странное происшествие… Как-то зашел он туда, куда его тезка телят не гонял, в окрестности местной скотобойни, и набрел на колодец вроде канализационного люка.

«Ага, – смекнул Макар, – это для высокого лица провели! Чтобы нужничок у него ничем от кремлевского не отличался». Так подумалось ему в сердечной простоте и даже с некоторой нежностью.

Пригляделся, а крышечко-то у люка немного сдвинуто… Не утерпел Макар, посошком поддел крышку, да и заглянул в шахту, и померещилось горемыке-бобылю, что не бычьи кости лежат во прахе и зловонии, а части человечьих тел! С трезвых глаз еще и не такое увидеть можно. Дальше больше, стали в городе мерещиться ему чудища всякие зверообразные: бродят промеж людей, ухмыляются, и люди их вовсе не замечают: гуторят, телевизор смотрят, пьют помаленьку – своими делами заняты. Как-то зашел Макар к соседской кошке, глянул в телевизор и обомлел: чудища чертухинские уже в президиуме ООН заседают! Сидят в креслицах, такие важные – в пиджаках и при галстучках, – рыбьи зенки пучат, лапищами плещут, вроде как одобряют свои драконовские законы, только гады, они и есть гады, во что ни одень!

И многие Макаровы подозрения можно было списать на вредную для здоровья трезвость, но факты – вещь упрямая. В окрестностях Чертухинска стали пропадать люди: все молодые парни и девки, то один портрет, то другой на ветру полощется, а то и сразу три. В минувшем апреле, аккурат перед Пасхой, три паренька младшего школьного возраста из дому ушли, и живыми их больше никто не видел. Только через неделю обнаружили мальцов в заброшенном коллекторе, и вся кровушка из них подчистую выпита. Только об этом случае не только мычать, но и молчать было запрещено. А если грызет тебя изнутри скорбь, пойди в темный лес, вырой ямку, встань на сыру землю коленями и выкричи в нее, как в мамкину грудь, а после не забудь, заровняй землицу-то. Вырастет на том месте почай – трава забвения с алыми ягодками на стеблях. Съешь одну ягоду, и сразу полегчает.

Но Макар забвения не искал. Он продолжал сочинять актуальные частушки.

Со своими сомнениями и несвоевременными наблюдениями Макар решился-таки пойти к участковому. Тот терпеливо выслушал и пообещал разобраться, и так зловеще это у него прозвучало, что Макар ушел, забыв кепку на лавочке, и долго потом все ждал чего-то, но обошлось…

Всего этого Избранник, конечно, не знал, когда на свой страх и риск, позванивая спицами, ехал по вечернему городку, имея в голове лишь смутно нацарапанный адрес и надежду на то, что «все будет хорошо». В обязанности любого правителя входит непосредственное общение с народом, бывало, что и халифы в рваных халатах дервишей и короли в костюмах зажиточных крестьян посещали харчевни и сельские праздники, чтобы узнать, чем дышат их подданные.

Ночь была светлая и соблазнительно теплая, должно быть, поэтому в центре Чертухинска еще продолжались народные гуляния. Светились двери ночных магазинов, горланили подвыпившие аборигены, а у запертых церковных врат рыжебородый нищий предсказывал скорый потоп и подорожание спичек. Обогнув главную площадь с пустыми рыночными стойлами, Избранник свернул на сонную улочку. Трехэтажный деловой центр городка быстро сменился старинным деревянным посадом. В густых зарослях повизгивала расстроенная гармонь: