Мария Семёнова - Джокер

В этот вечер беспечные каирцы гуляли с наследниками, общались с друзьями, ходили по магазинам, угощались голубями, фаршированными кашей, покуривали шиши [24] Кальян. — ну в общем-то невинно, набивая его сушеным яблоневым листом с медовыми добавками. Тонко беседовали, радовались жизни, пили чай каркаде, поминали Всевышнего — «иль хамдуль илла». [25] Слава Господу. Как говорят совсем в другой части света: дай-то нам Боже, чтоб и дальше было так гоже.

И никто не обратил внимания на троих желтокожих, вышедших из дверей фешенебельного «Найл Хилтон». То ли китайцы, то ли корейцы, кто их разберёт. Один, что постарше, — с козлиной бородкой, остальные — гладко выбритые, зато с волосами до плеч. И все трое — в одинаковых мешковатых плащах.

Родня? Сослуживцы? Друзья?

Скорее всего, отец семейства и взрослые сыновья. Если так, то сыновья старику удались. Крепкие, широкоплечие, двигаются словно барсы. Спокойные, вежливые… и только в глубине глаз мерцают очень опасные искорки. Случись что — порвут. Не подведут любимого папашу…

Азиаты прошлись по набережной, вдохнули запахи ночной реки и, окончательно убедившись, что никому не интересны, остановили чёрно-белое каирское такси. Хлопнули дверцы, тихо охнули сиденья…

Водитель, узнав маршрут, несколько удивился. А впрочем — ладно, за три стофунтовые [26] Около 50 долларов. он отвезёт кого угодно хоть на край света. Хотят эти неверные экзотики на ночь глядя — они её получат. В самом полном объёме.

Хрипло заревел мотор, щёлкнул крестовиной кардан. Старенький, видевший виды «Фиат» тронулся с места. Поехали — по сумасшедшим каирским мостовым, в плотном, несмотря на ночное время, потоке, мимо прохожих, расцвеченных витрин, незапамятно древних фасадов…

Водитель мастерски вписывался в уличные турбулентности, пассажиры молчали, томик Корана, устроенный на торпеде, мерно елозил в такт движению. Из допотопной магнитолы нескончаемо струилась щемящая песня, и было ясно без перевода, что поют о любви:

Небо над ночным Каиром было необыкновенно ясным, призрачно таинственным, в яркой россыпи звёзд. К полной луне тянулись шпили минаретов, у горизонта росла Цитадель, выстроенная самим Салах эт-Дином [28] Салах эт-Дин (1138–1193), более известный в европейском произношении как Саладин, — величайший мусульманский правитель и полководец, давший сокрушительный отпор крестоносцам Ричарда Львиное Сердце. Саладин вошёл в историю как образец воинской чести и благородства. Кроме того, он был известен как врач, не делавший разницы между «своими» и «чужими». на вершине горы Муккатам. К её подножию и вела дорога, по которой ехало такси.

Мимо квартала Хан эль-Халили, минуя знаменитую средневековую мечеть Аль-Асхар с её богословским университетом… Путь лежал в Город Мёртвых — бесчисленное скопище надгробий, склепов и могил времён Фатимидов и мамлюков. Город Мёртвых был очень обширен и пользовался, как любое кладбище, весьма дурной репутацией.

И, как водится, до этой репутации не было дела не только природе, но и некоторым людям. В дремучих зарослях акаций и пальм угадывались остовы мечетей и мавзолеев, звонко перекликались беспечные ночные птицы… Под деревьями кое-где горели костры, и отсветы пламени играли на человеческих лицах, мрачных, осунувшихся, не располагающих к знакомству. На лицах этих словно было написано: мёртвые, они без претензий, могут и потесниться. В воздухе, ощутимо плотном, висели запахи земли, прели и готовившейся на огне кошары — жуткой смеси бобов, фасоли, чечевицы и один Аллах ведает чего. Да уж, эстакузы, гебны и кебабов из мяса молодого козлёнка здесь не ели. [29] Эстакуза — блюдо из лобстера . Гебна — что-то вроде жареных пельменей с сыром.

В целом Город Мёртвых, он же каирский «бомжестан», определённо был местом не для туристских прогулок, и, остановив машину, таксист взглянул на пассажиров с соболезнованием:

— We arrived. It's here. [30] Мы прибыли. Это здесь.

«Вот ведь любители ночных приключений, помогай им Аллах…»

— Thank you. — Честно получив плату, он по традиции облобызал крупную купюру, улыбнулся — салям! — в спину вышедшим пассажирам и, пребывая в безоблачном настроении, развернул верный «Фиатик». Столько денег за один раз он не зарабатывал давно. [31] Такси в Каире дёшево, надо только уметь торговаться.

Он уже выехал на оживлённые улицы и влился в транспортный поток, когда его сперва накрыло необъяснимой тоской, а потом кто-то начал загонять в сердце длинную зазубренную иглу. Докрасна раскалённую. А может, наоборот, ледяную…

Таксист схватился за грудь, хрипло закричал и попытался надавить на тормоз. «О, Аллах…»

Это была его последняя мысль. Ноги уже не послушались его, дыхание сбилось, а в глазах разом померкли все краски мира. Яд, которым была пропитана купюра, действовал очень быстро. И ещё быстрей испарялся, не оставляя следов. Чёрно-белое такси превратилось в неуправляемый болид и лоб в лоб сошлось с огромной фурой, вылетевшей навстречу. Какой Город Мертвых, какие пассажиры, какое приключение на их жёлтые задницы… «Папаша с сыновьями» хорошо знали, как заметать за собой следы.

А троица азиатов тем временем шагала Городом Мёртвых. Старший, козлобородый, хорошо знал путь. Скоро заросшая аллейка вывела их к старинной мечети, взятой в плен разросшимися кустами. У подножия мечети стоял мавзолей — массивный, высеченный из некогда белого, потемневшего от времени камня.

Это было настоящее произведение искусства. Прекрасные пропорции, филигранная резьба, тончайшая пена мраморных кружев… Усыпальница казалась призрачным видением, порождённым красноречием Шахерезады… Очарование сказки разрушала мерзкая вонь из заболоченного пруда, сплошь поросшего лотосами. В его мутных водах отражалось пламя костра, а на берегу сидели шестеро в белых чалмах.

Они не курили, не ели фуль, [32] Варёные бобы. не пили чай с эйшем, [33] Хлеб. не вели разговоров о всяких пустяках. Шестеро молча смотрели в сторону мечети, вслушиваясь в темноту, ловя каждый звук… Как и полагается бдительным часовым, ждущим врага.

Только козлобородый со спутниками и не думали маскироваться. Нагло распахнув плащи и держа руки в карманах, вышли они из мрака аллейки…

— Хэвва! — вскочил один из караульщиков, в руке мгновенно блеснул клинок. — Хэвва-а-а!

Это было, без сомнения, настоящее оружейное чудо, такие мечи в старину называли «ганифитишами»: чёрный с отливом дамаск, сетчатый белый узор, смертоносная заточка… [34] Булат иногда называют «дамаском» по имени арабского города, где производились всемирно известные мечи. Качество булата определяется в первом приближении цветом металла, формой узора и его видом, а также отливом, который даёт клинок при попадании на него косых лучей света. Лучшие дамасские мечи обладали следующими свойствами: узор крупный, коленчатый или сетчатый, белого цвета, отчетливо выделяющийся, отлив золотистый, а звук чистый, приятный и долгий.