Энн Райс - Гимн крови

Михаэль тряхнул головой.

— У меня ощущение, что ты постигаешь мир, ступень за ступенью, как большинство из нас.

Его взгляд перекинулся на банановые деревья за моей спиной.

Казалось, он тоже был поглощен ночью и глубоко страдал от мыслей, которых у меня не было надежды из него вытянуть. И он не собирался показывать, что страдает. Это ранило.

Просто его переживания стали слишком значительными, чтобы он мог их скрывать, и его сознание волновалось, едва не нарушая правила хорошего тона.

Мона боролась со слезами. Конечно же, это место, со скрытым садиком, хорошо спрятанным от улиц Садового квартала с его перенаселенными домами, было для нее священным.

Ее правая рука скользнула в мою левую руку. Ее левая рука находилась в ладони Квинна, и я знал, она ухватилась за него так же крепко, как за меня, снова и снова пытаясь обрести уверенность.

Что касается моего возлюбленного Квинна, то он испытывал жесточайший дискомфорт и неуверенность во всем. С чувством неловкости он изучал Ровен и Михаэля. Ему еще никогда не доводилось находиться в обществе такого количества смертных, которые знали, кто он. На самом деле он был с таким смертным лишь однажды, и этим смертным был Стирлинг. Он тоже чувствовал присутствие пожилой души в комнате прислуги. Это ему не нравилось.

Стирлинг же, правильно догадавшись, что разоблачение свершилось, что Ровен смягчилась и погрузилась в мысли, похоже, испытывал стреноженный гордостью страх.

Он находился слева от меня, на значительном расстоянии, и смотрел на Ровен.

— Во что ты веришь теперь? — нетвердо, но настойчиво спросила меня Мона. — Я хотела сказать, что если старая версия с садом зла оказалась неверной, что ее заменило?

— Верю в Создателя, — ответил я. — В того, кто соединил это все вместе, с любовью и смыслом. Как иначе?

— Аминь, — со вздохом сказал Михаэль. — Кто-то, кто лучше нас, должен быть, кто-то, кто лучше любого существа на Земле, кто-то проявляющий сострадание…

— Ты проявишь сострадание к нам? — спросил Квинн. Это было резко.

Он смотрел прямо на Михаэля.

— Я хочу, чтобы вы сберегли мой секрет так же, как и секрет Моны.

— Твоя проблема в том, что ты думаешь, что все еще человек, — ответил Михаэль. — Твой секрет в полнейшей безопасности. И именно так, как ты хочешь. Переждите ради на всякий случай некоторое время. Потом Мона может вернуться в семью. Абсолютно нет никаких препятствий.

— Тебе это кажется удивительно простым, — подозрительно сказал Квинн. — Почему так?

Михаэль коротко и горько рассмеялся.

— Вам необходимо понять, кто такие Талтосы и что они с нами сделали, — негромко сказала Ровен. — И что я сделала с одним из них, слишком быстро, слишком неосмотрительно.

Ее глаза затмились воспоминаниями.

— Я не знаю и не понимаю, — сказал Квинн. — Я думаю, Лестат подразумевал, что мы обменяемся секретами. Есть вещи, которые Мона просто не в состоянии объяснить. Они для нее слишком мучительны. В них замешаны вы. Получилось, что она будто связана клятвами и не может освободиться. Ясно лишь одно. Она хочет найти свою дочь, Морриган.

— Я не знаю, сможем ли мы помочь, — сказал Михаэль.

— Я теперь сама смогу разыскать Морриган, — запротестовала Мона. — Я теперь снова полна сил.

Ее рука сжала мою ладонь.

— Но вы должны рассказать мне то, что я должна знать. Два года я пролежала в постели, растерянная и безумная. Я до сих пор не пришла в себя. Я не понимаю, почему вы так и не нашли мою дочь.

— Мы пройдем через это снова, — сказал Михаэль успокоительно.

Ровен что-то бормотала себе под нос. Потом вернулась к реальности; ее взгляд, неуверенный и рассредоточенный, как по пустому пространству заскользил по столу.

— Я знаю о вас, — сказала она. Ее слова вырвались с шипящим звуком и прозвучали вкрадчиво. — Я имею в виду о том, кто вы — Кровавые дети. Охотники за кровью. Вампиры. Я знала. Это было не просто. И Михаэль знал. Знание приходило постепенно.

Она посмотрела прямо на меня, впервые с тех пор, как заговорила.

— Я видела одного из вашего племени. Он шел по кварталу. Это был мужчина. С черными волосами, очень красивый. Казалось, он ничего не замечает вокруг. Он будто бы кого-то искал. Меня охватило парализующее двойственное чувство: я чувствовала влечение к нему и в то же время я его боялась. Вы знаете мои силы. Они не развиты так, как могли бы. Я ведьма, которая не хочет быть ведьмой, безумный ученый, который не хочет быть безумным. Я хотела разузнать о нем. Я хотела последовать за ним. Это было очень давно. Никогда не забуду. Знать, что он не человек, но и не призрак. Не знаю, рассказывала ли я о нем кому-нибудь.

— А потом из Таламаски пропала та женщина. Ее звали Меррик Мэйфейр. Происходящая из той ветви цветных Мэйфейров, которые поселились в деловой части. Не могу вспомнить. Думаю, это была Лили Мэйфейр. Или Лорен? Я не выношу Лорен. У нее порочный склад ума. Лорен, которая рассказывала мне, что среди Мэйфейров есть немало цветных, но эта Мэррик не была близка ни с одним из них. У этой Мэррик были выдающиеся экстрасенсорные способности. Она знала о нас, о компании с Первой улицы, но действительно не хотела пересекаться. Большую часть своей жизни она провела в Таламаске и мы практически ничего о ней не знали. Мэйфейры ненавидят, когда они не знают о Мэйфейрах. Лорен рассказывала, что как-то, когда в доме проходил праздничный прием, пришла Мэррик, ты знаешь, тот бенефис в честь защитников, после того, как Михаэль все отреставрировал, после того, как прошли плохие времена и до того, как Мона действительно серьезно заболела. Эта женщина, Меррик, она проходила по Первой улице вместе с туристами. Только представьте, лишь для того, чтобы увидеть центр. Но нас там не было. Мы не знали.

При этих словах меня словно пронзил клинок. Я взглянул на Стирлинга. Он тоже страдал. Я вспомнил Меррик, как она восходила на алтарь, забирая с собой в Свет призрак, который преследовал Квинна всю его жизнь. И не вернулась обратно. Не ожила. Ничего нельзя исправить.

Но Ровен рассказывала о времени задолго до той ночи, когда Меррик исчезла навсегда.

Ровен рассказывала о том, как Меррик стала одной из нас.

— Потом она исчезла, — сказала Ровен. — И Таламаска пребывала в растерянности. Меррик пропала. Начались перешептывания о зле. Тогда Стирлинг направился на юг.

Она посмотрела на Стирлинга. Он смотрел на нее со страхом, но сохранял внешнее спокойствие.

Она снова опустила глаза, голос зазвучал негромко и мягко, как раз в тревожной близости к истерике.

— О да, — сказала она мне. — Я знаю. Временами мне казалось, что я схожу с ума. Я построила центр Мэйфейров не для того, чтобы превратиться в сумасшедшего ученого. Сумасшедший ученый способен справиться с тем, о чем не принято говорить. Доктор Ровен Мэйфейр была обязана быть хорошей. Я создала этот центр, чтобы призвать доктора Ровен Мэйфейр действовать во благо добра. Как только план стал воплощаться, у меня не осталось времени предаваться безумию, — мечтать о Талтосах, думать, куда они ушли, представлять странных существ, которых я видела, но потеряла их след. О дочери Моны. Мы сделали все, что было в наших силах, чтобы разыскать ее. Но я не могла прятаться в тени мира. Я должна была быть здесь, среди обычных людей, подписывающих контракты, намечающих планы, обращающихся по всему миру к докторам, отправляющихся в Швейцарию и Вену, чтобы взять интервью у медиумов, желающих работать в идеальном медицинском центре. В медицинском центре, с которым не сравнится никакой другой благодаря нашему оборудованию, лабораториям, персоналу, комфорту, правилам и проектам.