Хилари Мантел - Чернее черного

Элисон сделала, как ей велели, и посмотрела на себя в зеркало. Она увидела там незнакомого человека. Это был мужчина в клетчатом пиджаке и съехавшем набок галстуке, хмурый мужчина с низким лбом и желтоватой кожей. Тут она поняла, что дверь открыта и мужчины гурьбой вваливаются внутрь.

— Твою мать, Эмми, мне надо помыть руки! — заорал один из них.

Она убежала. Она всегда так или иначе боялась мужчин. На чердачной лестнице ее скрутило, изо рта потекла коричневая жижа. Она надеялась, мать решит, что во всем виновата Джуди, их кошка. Из последних сил Элисон поднялась наверх и распахнула дверь. Миссис Макгиббет, уже вполне четкая, сидела в своем углу, широко раскинув пухлые ножки в толстых чулках, как будто ее ударили и она упала. Ее глаза больше не были удивленными, они были пустыми, точно на них задернули жалюзи.

Она не поздоровалась с Элисон, никаких «Как поживает моя милая девочка?». Только растерянно пробормотала:

— Здесь зло, которого тебе лучше не видеть. Здесь зло, которого тебе лучше не видеть… — Миссис Макгиббет быстро поблекла, под половицами раздался скрежет, и она исчезла.

С этого дня миссис Макгиббет больше не появлялась. Эл скучала по ней, но понимала, что старая леди слишком напугана, чтобы вернуться. Эл была ребенком и уйти не могла. Некому теперь пожаловаться на Глорию, ма и мужчин в гостиной и получить утешение. Она выходила играть на задний двор как можно реже; при одной мысли об этом ее рот наполнялся густой слюной. Мать бранила Элисон за то, что она не дышит свежим воздухом. Если ее заставляли играть на улице — а такое случалось время от времени, причем дверь запирали на ключ, — она брала за правило никогда не поднимать глаз на сараи и гаражи или полоску леса за ними. Она никак не могла забыть тот день, странное подвешенное состояние, как будто затаенное дыхание: понурые лица мужчин, предгрозовой воздух, высохшая трава, табачный дым изо рта матери, желтоватое лицо в зеркале вместо ее собственного, мужчина, которому надо было вымыть руки. Что до содержимого картонных коробок, то она старалась не думать о нем; но иногда ответ находил ее сам, в снах.

КОЛЕТТ: Итак… вы скажете мне?

ЭЛИСОН: Могла бы, если б была уверена, что знаю.

КОЛЕТТ: Всего лишь «могла бы»?

ЭЛИСОН: Не знаю, способна ли я произнести это вслух.

КОЛЕТТ: Наркотики, вероятно? Или наркотиков тогда еще не было?

ЭЛИСОН: Господь всемогущий, конечно были, по-твоему, я жила во времена Ноя? Наркотики были всегда.

КОЛЕТТ: Ну и?

ЭЛИСОН: Понимаете, это был довольно странный район, повсюду военные базы, солдаты приезжают и уезжают, в смысле, обширное поле деятельности для, ну, таких женщин, как моя мать, и мужчин, с которыми она якшалась. Подпольные азартные игры, женщины и мальчики-проститутки, все виды…

КОЛЕТТ: Ну так что, по-вашему, было в коробках?

(Пауза.)

Части тела Глории?

ЭЛИСОН: Нет. Конечно нет. Киф сказал, она вернулась домой в Ирландию.

КОЛЕТТ: Но вы же в это не поверили?

ЭЛИСОН: Не поверила, но и не усомнилась.

КОЛЕТТ: Но она ведь исчезла?

ЭЛИСОН: Не из нашего дома. Да, Глория, нет, Глория, чаю, Глория?

КОЛЕТТ: Очень интересно, поскольку это свидетельствует о сумасшествии вашей матери или о чем-то в этом роде — но давайте все же поговорим об исчезновении. Оно освещалось в новостях?

ЭЛИСОН: Мне было восемь. Я не знала, что было в новостях.

КОЛЕТТ: По телевизору ничего не говорили?

ЭЛИСОН: Не уверена, что у нас был телевизор. Впрочем, да, был. Несколько. В смысле, мужчины часто приносили их под мышкой. Но все равно у нас не было антенны. Такую мы вели жизнь. Две ванны. Ни одной антенны.

КОЛЕТТ: Эл, зачем вечно эти глупые шуточки? Вы шутите на помосте. Это не слишком уместно.

ЭЛИСОН: Лично я считаю, что юмор очень важен для общения со зрителями. Он помогает им расслабиться. Потому что они приходят напуганными.

КОЛЕТТ: Я ничуть не была напугана. Зачем они приходят, если боятся?

ЭЛИСОН: У большинства людей очень низкий порог страха. И тем не менее они любопытны.

КОЛЕТТ: Им надо работать над собой.

ЭЛИСОН: Думаю, нам всем не помешало бы. (Вздыхает.) Послушайте, Колетт, вы родились в Аксбридже. Я знаю, вы скажете, что Аксбридж — это вам не Найтсбридж, [25] Найтсбридж — фешенебельный район лондонского Вестминстера. но у вас в саду росли гортензии, верно? Что ж, а я родом совсем из другого места. Полагаю, если бы в Аксбридже случилось преступление, если бы кто-то исчез, соседи бы заметили.

КОЛЕТТ: Что вы хотите сказать?

ЭЛИСОН: Люди все время пропадали в наших краях. Мы жили в пустыне. На мили вокруг простирались земли военных. Вересковая пустошь, в таком месте что угодно… могло…

КОЛЕТТ: А полиция к вам заходила?

ЭЛИСОН: Полиция все время к нам заходила, в смысле, в этом не было ничего удивительного.

КОЛЕТТ: И что вы делали?

ЭЛИСОН: Мать говорила, ложись на пол. Полицейские хлопали крышкой почтового ящика. Кричали, эй, миссис Эммелин Читэм, вы дома?

КОЛЕТТ: Ее так звали?

ЭЛИСОН: Да, Эммелин. Красивое имя, правда?

КОЛЕТТ: Я хочу сказать, ваша фамилия ведь не Читэм.

ЭЛИСОН: Я ее сменила. Сама подумай.

КОЛЕТТ: Ну да… Эл, значит, у тебя могли быть и другие ипостаси?

ЭЛИСОН: Прошлые жизни?

КОЛЕТТ: Нет… бога ради… я говорю всего лишь о других именах, именах, под которыми тебя могут знать в налоговой. В смысле, ты же, наверное, работала на кого-нибудь, пока не стала сама себе хозяйка, значит, наверняка есть налоговые записи на фамилию Читэм, в каком-нибудь другом районе. Ну почему ты только сейчас об этом сказала!

ЭЛИСОН: Мне нужно в уборную.

КОЛЕТТ: Ты даже не представляешь, как мне приходится сражаться. За твои налоги. И я бы прекрасно обошлась без таких вот фокусов.

ЭЛИСОН: Можешь выключить запись?

КОЛЕТТ: Да ладно, скрести ноги, потерпишь пару минут. Итак, вернемся к нашим баранам — мы завершаем разговор о загадочных коробках, которые Элисон увидела в возрасте восьми лет…

ЭЛИСОН: …или, может быть, девяти, или десяти…

КОЛЕТТ: …и коробки эти незнакомые ей люди, мужчины, несли к ее дому, верно?

ЭЛИСОН: Да-да, к дому. В сторону пустыря. Открытого пространства. И нет, я не знаю, что было в них. О боже, Колетт, да выключи ты уже. Мне правда нужно в сортир. И Моррис ужасно шумит. Я не знаю, что было в тех коробках, но иногда мне кажется, что там была я. По-твоему, это бред?

КОЛЕТТ: Думаю, гораздо важнее, покажется ли это бредом нашему читателю.

Щелк.

Когда Элисон училась в школе, ей приходилось вести «Мой дневник». В него нужно было записывать и зарисовывать цветными карандашами все, что происходило с ней за день. Она написала о Ките и его изуродованном лице. О псе Блайто и о том, как его когти бороздили грязь.