Сергей Арно - Роман о любви, а еще об идиотах и утопленницах

Андрей разволновался, вскочил и достал из кармана куртки фотографию. Кристина сидела, закинув ногу на ногу.

— Ведь точно он. Как же это может быть! Мы же с ним дружили даже!..

Изумленный странным совпадением, Андрей снова сел на скамейку.

— А ты откуда его знаешь?

— Мы были с ним близки, — пожала плечами Кристина.

— А, ну да… Хотя подожди, — Андрей встрепенулся от пришедшей в голову мысли. — Откуда ты могла знать, что мы учились в одной школе?

Кристина вздохнула.

— Да потому, Андрюшенька, что я тоже училась в этом классе.

— Не понял.

— Я училась с вами в одном классе. Теперь понял?

— Теперь понял, — сказал Андрей, пожав плечами. Минуту помолчали. — Почему ты не сказала об этом раньше?.. А впрочем, какая разница. Я не помню тебя в школе. Совсем не помню.

— Неудивительно, я тогда была другая.

— Что значит — другая?

— А то и значит… — Кристина помолчала. — Я, Андрей, не хотела тебе говорить, но четыре года назад, когда мы встретились с Юрой, он сделал мне несколько пластических операций. Он сделал из меня женщину для себя, под себя. Сделал все это: лицо, грудь своего любимого размерчика, бедра, улыбку… — она улыбнулась натужно, истерично, просто оскалилась. — Даже размерчик ноги, свой любимый размерчик. Все. То, о чем всегда мечтал с детства, по своему личному чертежу. Нарисовал на бумаге — разметил, проставил размеры, и вперед! Теперь понимаешь, почему он не хочет меня отпускать. Я то, что он сляпал по своему вкусу, по чертежу, который до сих пор висит у него в кабинете. Леонардо да Винчи хренов! А чертеж этот еще в детстве нарисовал. В детстве маленькому, дебиловатому Юрочке больше всего нравились малярши, ну, знаешь, такие бабы в грязных комбинезонах ходили стайками… Извращенец чертов! И я, нарисованная на бумаге. А потом уже вырос и соорудил для себя. Он даже ухитрился переделать… Ай, сказать стыдно! — Кристина махнула рукой. — Он хотел переделать и душу. Психиатр Скунс, эта мерзкая баба, тоже его человек. С ее помощью он хотел внушить мне любовь к себе, лишить воли, подчинить… Но она оказалась не столь талантлива, как Юра. Внешность была по его вкусу — душу переделать не удалось. Но внешнюю мечту свою он осуществил.

— Подожди, здесь что-то не так… Я не понимаю что, — Андрей потер лоб ладонью, — но что-то не так… Ах вот! Я же помню, ни одной девочки с именем Кристина у нас в классе не было. Я точно помню!

Девушка улыбнулась.

— У меня тогда было другое имя. Это Юра дал мне имя Кристина, потому что… Ну, короче, оно звучит несколько иначе, он называет меня Кретина в честь кретинов и идиотов, которыми руководит. Хорошо, что не Идиотина.

— Так как же тебя звали, может быть, я вспомню.

— Зачем? Я не хочу теребить детство, оно было давно, и я тогда была другой, была….

Слово «была» она произнесла как-то странно, вложив в него особенный, иной смысл.

— Ну я хочу вспомнить, — Андрей нежно поцеловал ее, вложив в поцелуй всю имеющуюся у него нежность, хотя какая там нежность после таких признаний. — Прошу тебя.

— Хорошо, меня звали Лена. Только не спрашивай фамилию, я все равно не скажу.

— Ты жила на Красной улице, дом тридцать два? — Кристина вздрогнула, посмотрела на Андрея с каким-то странным, другим чувством. Андрей мог поклясться, что это были страх, смятение и еще злость, но он не стал заострять на этом внимания и продолжал: — А ведь я был влюблен в тебя. Я, бывало, шел от школы за тобой до самого двора и даже один раз подрался из-за тебя… Но ты была другая…

— Как все это странно. Мама умерла, я осталась одна. Сейчас там, на Красной, никто не живет, и дом, кажется, снесли. И сейчас, через столько лет, в другой жизни… Странно, что мы с тобой встретились.

— Ты знаешь, дело тут даже не во внешности, в чем-то другом. Я думаю, тебя можно переделывать как угодно, а я все равно, снова встретив тебя, полюблю.

— Ты сказал: полюблю? — Кристина с тоской смотрела на Андрея.

— Ну да… полюблю, — смутившись, повторил он.

— Знаешь, я ведь давно не говорила никому этого слова. С тех самых пор… — Кристина грустно уставилась на сухой лист на дорожке парка.

— С каких пор?

— Что с каких пор?

— Ну, ты говоришь, что не говорила слова «люблю» с тех самых пор.

— Ах да… С тех пор как я рассталась с Гошей, я никому не говорила этого слова. Мне казалось, ничего не может быть сильнее наших с ним чувств… А теперь все временно, все не по-настоящему. Ты знаешь, я для себя придумала, что он жив, что он уехал куда-нибудь далеко, за границу, в Америку. Мне было так легче. Я даже сама себе письма от него писала. Читала их и рвала на мелкие кусочки, а потом плакала, как дура. Мне казалось, такого человека больше не будет в моей жизни. Разве я могла предположить, что он бегает где-то. И никак о себе не дал знать… Жи-вот-ное!

Но Андрей, глядя на толстенный ствол паркового растения, не слушал девушку.

— Ты знаешь, мне кажется, что ты уже была во мне, и то, что я встретил и полюбил тебя, никакая не случайность. Возможно, я уже родился в душе с тобой, только я этого не знал, а сейчас встретил и понял, что это и есть ты. Ты всегда была во мне, — казалось, он говорит эти слова не ей, а той, другой, спящей в комоде у Мелодия. — Да, ты всегда была во мне, сейчас только проявилась.

Некоторое время они молчали. Мимо, чуть приволакивая ногу, прошел инвалид со следами вырождения на нездорово-бледном лице. Прохожий приостановился, как-то искоса, этак лукаво, посмотрел на влюбленных и с шарканьем прошествовал дальше.

Кристина проводила его внимательными глазами.

— Нам, пожалуй, нужно идти отсюда.

Они встали и двинулись в противоположную от инвалида сторону. Пройдя через сад, вышли на набережную Мойки, потом мимо Инженерного замка на Кленовую аллею. По пути почти не разговаривали, Кристина незаметно оглядывалась, стараясь обнаружить слежку.

— Не следят, подлецы, значит, Юра готовит какую-то пакость, — наконец проговорила она.

— Почему ты так считаешь? Может быть, он поверил, что я с тобой не встречусь больше.

— А ты ему это обещал? — бросила на него подозрительный взгляд Кристина.

В голосе ее почудилась обида.

— Нет… — смутился он, — кажется, нет.

— Да он бы тебе все равно не поверил, обещаниям он не верит, он верит только своим глазам и своим ушам. Да еще глазам и ушам некоторых идиотов.

— Он, вообще, ревнивый?

— Он не ревнивый, он мстительный.

— А я ревнивый, просто жуть, и если ты… — Андрей обнял ее за плечи и сильно прижал к себе. — То я не знаю, что с тобой сделаю.

— Пошли ко мне, — вдруг предложила Кристина, — бабушка будет только вечером, так что мы можем…

Она вдруг смолкла. Из-за угла Зимнего стадиона до них явственно донесся топот копыт. Отчетливый неторопливый топот, словно большое животное знало, что им никуда не деться, и потому не спешило. Они остановились.