Пауль Локамп - Память о будущем

Дорога шла перелесками, которые сменялись заснеженными полями с уныло торчащими прутьями кустарника. Лишь однажды, поднявшись на небольшой пригорок, я заметил признаки цивилизации. Хотя нет, это не признак – призрак. Чуть в стороне, метрах в двухстах, виднелись развалины небольшой деревни. От большинства домов остались лишь стены и проваленные крыши. Левее виднелись обломки длинной кирпичной стены с прорехами узких окон. Судя по всему, здесь была животноводческая ферма. Сейчас это стало глушью – безлюдной и дикой пустошью.

– Чего встал?! – одёрнул меня дед.

Я посмотрел на него и двинулся следом, таща легко груженые нарты и стараясь не отставать. Вот тебе и покалеченный дед! Мы в пути уже три часа, с меня семь потов сошло, а он нет – прёт, как танк, даже не оборачивается! Делали одну короткую остановку, минут на двадцать, и всё. Ну, злыдня старая! Только чувствую, что он ждёт. Ждёт, что передышки попрошу. Даже сплюнул на снег – хрен тебе, не дождёшься! Когда пересекали небольшое поле, Борисыч немного замедлил темп. Неужто притомился? Ещё через полчаса мы подошли к опушке леса, и он остановился.

– Привал, – сказал дед. Коротко, словно гвоздь в бревно вбил. – Тут встанем.

Он бросил на меня взгляд и покачал головой: – А ты упёртый мужик, Лёшка. Думал, через час роздыху запросишь.

– Ну ты и здоров ходить, дед, – тяжело дыша, прохрипел я и присел на корточки.

– А в этих местах слабых не бывает.

– Что так? Не выживают?

– Нет, – усмехнулся старик, – просто они здесь не живут.

– Железная логика, – криво усмехнулся я и вытер пот с лица. – Сколько мы прошли?

– Мало, – нахмурился старик, – километров девять, не больше. Нам ещё шесть пройти надо. Там, избушка-зимник есть. В ней и заночуем. Эх, снег к полудню таять начнёт – ещё медленнее пойдём. Ладно, привал. Доставай еду, чайник – обедать будем.

– Скорее уж завтракать, – заметил я.

Из дома мы вышли в четыре часа утра, а сейчас девятый час. Какой же тут обед? Я снял лыжи, воткнул их в сугроб и подтащил к ним нарты. Из небольшого походного мешка достал чайник и начал оглядываться.

– Ну и чего встал? – нахмурился старик. – Видишь дерево поваленное? Вот рядом с ним костёр и разводи. Только смотри, большой не делай.

– Понял, понял…

– Понял он, – начал бурчать старик. – Ну и куда пошёл? Ружьё на нартах оставишь? Запомни, оружие всегда должно быть рядом! На расстоянии вытянутой руки, не дальше. Уразумел?

Борисыч хмуро покосился на меня и, пока я возился с костром, разложил на куске брезента немудрёную еду. Солёное мясо, лепёшка и два небольших батончика, похожие на большие шоколадные конфеты. Я уже знал, что это такое – пробовал. Спрессованные ягоды. Клюква с брусникой. Первое дело, когда витаминов не хватает. Через полчаса позавтракали, запивая горячим травяным отваром. Я осмотрелся вокруг и неожиданно для себя улыбнулся.

– Чего зубы скалишь? – из-под кустистых бровей зыркнул на меня дед.

– Хорошо здесь.

– Хорошо, пока погода не испортилась, – Борисыч кивнул и, нахмурившись, посмотрел на небо. – Погода по весне изменчивая. Будем надеяться, что не окрестит тебя пургой. Очень бы мне этого не хотелось. Жуй давай, – накинулся он на меня, – нечего рассиживаться!

И вновь, упаковав вещи, мы встаём на тропу. Дед, повесив ружьё на грудь, уходит вперед, а за ним и я – тяжело передвигая гудящие после короткого отдыха ноги. Спустя два часа, когда солнце ощутимо пригревало спину, мы подошли к небольшой заснеженной речушке. Узкая, метров двадцать в ширину, не больше. Пологие берега, плотно покрытые невысоким кустарником. Через такой продираться – ни себя, ни одежду не жалеть. Старик бросил взгляд по сторонам и повернул направо, вдоль берега. Ещё через сто метров он остановился и начал рассматривать снег. Кусты, здесь были пореже, вполне можно было перебраться на другой берег, не рискуя оставить на кустах клочья одежды. На другой стороне темной стеной вставал лес, отгородившись от мира высокими елями. Медвежий угол, иначе и не скажешь! Когда я подошёл поближе, то увидел, что именно так его заинтересовало.

– Собачья упряжка, – пояснил мне Борисыч, кивнул на следы, – тяжело нагруженная. Три человека. Вчерашний след – по раскисшему снегу шли. Днём. Торопятся куда-то.

– А почему не сегодня? – поинтересовался я и притопнул лыжей. – Он и сейчас рыхлый.

– Вчерашний, – покачал головой дед, – ночью след замёрз. Видишь, края уже немного оттаяли, но форму держат. Интересно, куда они так бежали-то?

– Может, как и Сергей, в факторию? – шмыгнув носом, спросил я.

– Фактория в другой стороне, – он махнул рукой.

Я посмотрел в сторону, указанную стариком, и заметил несколько чёрных точек, идущих вдоль лесной опушки.

– Дед!

– Чего тебе?

– Люди вроде, – кивнул я.

Приглядевшись, я увидел две собачьих упряжки и несколько человек на лыжах. Это поначалу, сослепу, они мне точками показались. Солнце отражается от снега, глаза начинают болеть и слезиться.

– Глазастый, – хмыкнул старик и, приложив козырьком руку, прищурился. – Налегке идут, ходко. Ладно, подойдут, говорить буду. Пока тебя не спросят, помалкивай…

Собаки бежали красиво. Как объяснил дед – запряжённые цугом. Собаки ставятся парами друг за другом и пристёгиваются к одной общей шлейке. Ну, это я и сам вижу, про упряжки мне Сергей рассказывал. По его словам, есть два способа – веерный и цуговый, который ещё канадским называют. Смотри ты мне – Канады как государства уже полсотни лет не существует, а название сохранилось. Через несколько минут они добрались до нас. Четверо мужчин, немного похожие на Сергея. Нет, не одеждой или внешностью. Движениями. Несмотря на худощавость, в каждом жесте чувствуется сила. Люди, которые неторопливо и уверенно делают любую работу. Один из них, по возрасту мой ровесник, вышел вперёд.

– Здравствуйте, Владимир Борисович! – он снял варежку и уважительно поздоровался со стариком. Посмотрел на меня, кивнул. Мол, и тебе здравствуй, незнакомец. Я кивнул в ответ и перевёл взгляд на его спутников.

Одеты мужики по сезону. В коротких меховых полушубках светло-коричневого цвета. Подпоясаны кожаными ремнями, на которых висят небольшие кожаные подсумки, ножи и какие-то металлические бляхи, издали похожие на значки. Капюшоны и края рукавов оторочены бурым пушистым мехом. В наше время куртки такого фасона называли «алясками». С оружием, конечно, здесь без него не ходят. На спине одного из них висел потрёпанный, вытертый до белизны Калашников. У двоих были старенькие винтовки Мосина, а у высокого крепыша в белом малахае, который разговаривал с дедом, на груди висел карабин неизвестного мне образца.

– Здравствуй, Николай. Куда торопишься? Никак след тропишь?