Энн Райс - Песнь серафимов

— Но если вы, — произнес престарелый еврейский лекарь, — заберете Меира, Флурию и всех нас в замок, эти люди захватят наши дома и сожгут священные книги. Пожалуйста, умоляю вас, заберите только Флурию, мать этой несчастной, но дайте мне поговорить с Меиром! В таком случае ваш новый монастырь, брат Антуан, получит пожертвование. Евреи всегда щедры в подобных делах.

Иными словами, предлагалась взятка. Однако предложение денег оказало чудесное воздействие на всех, кто его слышал.

— Да, они должны заплатить, — пробормотал кто-то.

Другой добавил:

— Почему бы нет?

Новость распространилась среди собравшихся.

Брат Джером прокричал, что он поведет процессию в собор и каждый, кто боится за свою бессмертную душу, должен идти с ним.

— У кого с собой факелы и свечи — идите вперед, чтобы освещать дорогу!

Поскольку всадники угрожали смять народ конями, а брат Джером заковылял вперед, возглавляя процессию, многие последовали за ним. Остальные ворчали и постепенно расходились.

Леди Маргарет не пошла за ними. Вместо этого она приблизилась к старому лекарю.

— Неужели он им не помогал? — спросила леди Маргарет, пристально глядя старику в глаза. Она обернулась к шерифу и посмотрела на него заискивающе. — Ведь он, по его собственным словам, принимал участие в этом деле. Неужели вы думаете, что Меир и Флурия настолько умны, что могли составить яд без его помощи? — Она обратилась к старику: — Ты спишешь мой долг, чтобы так же запросто подкупить и меня?

— Если это успокоит вашу душу и поможет принять правду, — ответил Исаак. — Да, я спишу ваш долг, чтобы заплатить за беспокойство и страдания, которые вы пережили.

Это заставило леди Маргарет притихнуть. Теперь она была озабочена тем, чтобы не продешевить.

Толпа почти рассосалась, народ присоединялся к процессии.

Шериф махнул двум своим всадникам.

— Проводите Исаака, сына Соломона до дома, — приказал он. — Те, кто остался, все до единого, идите со святыми отцами в собор и молитесь.

— Никого из них щадить нельзя, — настаивала леди Маргарет, хотя и не повышала голоса, чтобы обратиться к публике. — Они виновны в многочисленных грехах, они занимаются черной магией по своим книгам и ставят их выше святой Библии. О, я всего лишь сжалилась над одним-единственным ребенком! Какое горе, что я задолжала тем самым людям, которые убили девочку.

Солдаты повели старика домой, и их лошади заставили расступиться и уйти последних зевак. Я видел ясно, что многие кинулись вслед за огнями процессии.

Я протянул руки к леди Маргарет и сказал:

— Госпожа, позвольте мне войти и поговорить с ними. Я не из этих мест. Я не принадлежу ни к одной из сторон. Позвольте мне разобраться непредвзято. И будьте уверены, это дело можно завершить и при свете дня.

Она взглянула на меня почти благожелательно и устало кивнула. Она развернулась и вместе с дочерью присоединилась к хвосту процессии, направлявшейся к гробнице маленького святого Уильяма. Кто-то протянул ей зажженную свечу, когда она обернулась, чтобы посмотреть на нас. Леди с благодарностью приняла свечу и пошла дальше.

Конники разогнали остатки толпы. Задержались только доминиканцы, смотревшие на меня как на предателя. Или того хуже — на мошенника.

— Прошу прощения, брат Антуан, — промолвил я. — Если я найду доказательства вины этих людей, я сам приду к тебе.

Тот не сразу нашел, что ответить.

— Вы, ученые, думаете, будто знаете все на свете, — произнес брат Антуан. — Я тоже учился, хоть и не в Болонье или Париже, где, наверное, учился ты. Но я узнаю грех, когда вижу его.

— Да, и я обещаю дать подробный отчет, — отозвался я.

Наконец-то он и прочие доминиканцы развернулись и пошли прочь. Их поглотила темнота.

У двери каменного дома остались мы с шерифом и казавшиеся теперь лишними солдаты-конники.

Снег мягко падал на землю, пока длился спор. Я увидел, какой он белый и чистый, даже после топтавшихся здесь людей, и осознал, что замерзаю.

Лошади нервничали в узком пространстве между Домами. Подтягивались все новые всадники, некоторые с фонарями, и я слышал гулкое эхо конских копыт, доносившееся с соседних улиц. Я не знал, насколько велико еврейское гетто, но не сомневался, что солдаты знают. Только сейчас я заметил, что все окна в этой части города темные, кроме высоких окон дома Меира и Флурии.

Шериф постучал в дверь.

— Меир, Флурия, выходите, — потребовал он. — Ради вашей безопасности вы пойдете со мной. — Он повернулся ко мне и произнес вполголоса: — Если потребуется, я заберу всех и буду держать в замке, пока не прекратится это безумие. Они же спалят весь Норвич, чтобы сжечь евреев.

Я придвинулся к тяжелой деревянной двери и заговорил мягко, но настойчиво:

— Меир, Флурия, мы вам поможем. Я монах, который верит в вашу невиновность. Прошу вас, позвольте нам войти.

Шериф в изумлении посмотрел на меня.

Однако мы услышали, как дверной засов отодвинулся, и дверь открылась.

В ярком потоке света стоял высокий темноволосый мужчина. Его глубоко посаженные глаза пристально вглядывались в нас. На нем был костюм из коричневого узорчатого шелка с традиционной желтой нашивкой. Его высокие скулы блестели, как отполированные, так сильно было обтянуто кожей осунувшееся, побелевшее лицо.

— Пока они ушли, — доверительно сказал шериф. — Впусти нас. Собирайтесь, ты и твоя жена пойдете вместе со мной.

Мужчина отодвинулся, и мы с шерифом быстро проскользнули в дом.

Я поднялся вслед за шерифом по узкой, ярко освещенной лестнице в прекрасную комнату, где у большого очага сидела изящная и элегантная женщина.

В тени замерли две служанки.

Пол был покрыт богатым турецким ковром. Стены украшали гобелены с геометрическими орнаментами. Но главным украшением комнаты являлась сама хозяйка.

Она была моложе леди Маргарет. Белый платок и покрывало почти полностью скрывали ее волосы, подчеркивая красоту оливковой кожи и глубоких карих глаз. Платье насыщенного розового цвета с пышными рукавами было застегнуто поверх туники, расшитой золотом. На ногах у Флурии были тяжелые башмаки, на спинке стула висел плащ. Она собиралась и приготовилась выйти из дома.

У дальней стены высился громадный книжный шкаф, заставленный томами в кожаных переплетах. На простом широком деревянном столе помещались рукописные книги, по виду напоминающие бухгалтерские, и отдельные листы пергамента с записями. В стороне лежали два тома в темных обложках. Еще я заметил на противоположной стене нечто вроде карты, однако она находилась слишком далеко от источника света, чтобы утверждать наверняка.

В комнате горел жарко большой камин. Перед очагом стояли тяжелые, темные, украшенные резьбой стулья с подушками на сиденьях. В тени виднелись еще скамьи, выстроенные аккуратно в ряд, словно сюда время от времени приходили ученики.