Энн Райс - Песнь серафимов

— Возможно, именно это нам и нужно. Он ученый?

— Великолепно образованный человек, учился у лучших учителей. Доктор права и теолог. Он питает к нам огромную благодарность за одну весьма необычную услугу. — Меир вдруг остановился. — А может быть, я ошибаюсь? Вдруг он выступит против нас? Всевышний знает, что у него для этого есть причина.

— Объясни мне, в чем дело.

— Нет, я не могу.

— И как же ты поймешь, будет он вам помогать или наоборот?

— Флурия должна знать. Флурия точно знает, что делать, и только Флурия может все спланировать. Если Флурия скажет, что мне надо написать этому человеку…

Он снова замолчал. Он никак не мог принять решение. Да, он ничего не решал сам.

— Нет, я не могу ему написать. Я сошел с ума, если думаю об этом. Вдруг он приедет и обвинит нас?

— Что он за человек? — спросил я. — И какое отношение он имеет к тебе и Флурии?

— О, на этот вопрос я тоже не могу ответить, — сказал Меир.

— А если я отправлюсь к нему, поговорю с ним сам? Сколько времени займет дорога до Парижа? Ты сумеешь списать достаточно долгов и собрать достаточно золота, если я дам слово горожанам, что скоро вернусь с большей суммой? Расскажи мне об этом человеке. Почему ты думаешь, что он может помочь?

Меир до крови закусил губу и откинулся на спинку стула.

— Но без Флурии, — бормотал он, — я не должен делать этого, даже если он может спасти нас. Если кто-нибудь может спасти нас.

— Ты говоришь о родне девочки по отцовской линии? — спросил я. — Это ее дед? Ты надеешься получить золото от него? Я слышал, что ты назвал себя ее отчимом.

Он отмахнулся от вопроса.

— У меня полно друзей. Деньги — это не проблема. Деньги я найти сумею. Если надо, получу их из Лондона. О Париже речь зашла для того, чтобы дать нам больше времени. Поскольку мы утверждаем, что Лия отправилась туда, письмо из Парижа подтвердит наши слова. Нашу ложь. Ложь! — Меир опустил голову. — Но этот человек… — Он снова замолк.

— Меир, этот доктор права очень помог бы нам. Доверься мне. Если влиятельный доминиканец согласится приехать, он мог бы приструнить здешнюю немногочисленную братию и остановить безумную охоту за новой святой. Ведь именно эта цель поддерживает огонь, а человек образованный и разумный сразу все поймет. Норвич — это не Париж.

На лице Меира застыла невыразимая печаль. Он не мог говорить. Он был раздавлен.

— Я всегда был ученым, — произнес он, вздыхая. — У меня нет житейской сообразительности. Тысячу марок я достану, а что касается этого человека… Понятия не имею, на что он способен. О, если бы Флурию не увели.

— Тогда позволь мне переговорить с ней, — предложил я. — Напиши письмо и записку для шерифа, чтобы мне разрешили поговорить с твоей женой наедине. Меня пустят в замок. У шерифа сложилось обо мне благоприятное мнение.

— А ты сохранишь в тайне ее все слова, просьбы и признания?

— Да, как если бы я был священником, хотя я не священник. Меир, доверься мне. Я здесь ради тебя и Флурии, других причин нет.

Он улыбнулся самой печальной улыбкой.

— Я молился, чтобы ангел спустился с небес, — сказал он. — Я пишу стихи, я молюсь. Я умоляю Всевышнего поразить моих врагов. Я просто мечтатель и поэт.

— Поэт, — повторил я, размышляя и улыбаясь.

Меир сидел, откинувшись на спинку стула, такой же изящный, как его жена, стройный и трогательно одухотворенный. Он назвал себя этим прекрасным словом: поэт — и сам застеснялся.

Люди снаружи готовили ему смерть. Я в этом не сомневался.

— Ты поэт и человек с чистой душой, — сказал я. — Ты молился и верил.

Он кивнул. Взглянул на свои книги.

— И я клянусь священными книгами.

— Ты говоришь правду, — кивнул я.

Но я понимал, что дальнейшая беседа с ним ни к чему не приведет.

— Да, это правда, и шериф это знает. — Он был близок к тому, чтобы сломаться.

— У нас нет времени на рассуждения, — сказал я. — Напиши письмо, Меир. Я не поэт и не мечтатель. Но я попытаюсь стать для тебя ангелом Господним. Пиши!

Я достаточно знал об этой исторической эпохе и понимал, что люди в те времена обычно сидели дома по ночам, особенно в метель. Однако Меир написал красноречивое письмо, объясняющее шерифу и капитану стражи, которого он знал по имени, что я должен безотлагательно увидеться с Флурией. Он также написал письмо для Флурии. Я прочитал его — Меир просил жену переговорить со мной и довериться мне.

Чтобы попасть в замок, нужно было взобраться на холм, а Малхия, к моему огромному разочарованию, сказал одно: что я прекрасно справляюсь со своей миссией. Никаких дополнительных сведений или совета я не получил.

Когда я наконец добрался до той комнаты в замке, где держали Флурию, я замерз, промок и падал от усталости.

Однако то, что я увидел, немедленно восстановило мои силы. Комната с высоченными сводами, расположенная в самой большой башне замка, была великолепна. Флурия, должно быть, не обращала внимания на ковры с изображениями людей, но они висели и лежали повсюду — прекрасные гобелены на стенах и на полу.

Свечи горели в многочисленных высоких железных канделябрах, по пять-шесть штук в каждом. Комната была освещена их мягким светом, а еще пламенем, гудящим в очаге.

Очевидно, в распоряжение Флурии предоставили только эту комнату, так что мы устроились в тени громадной кровати с тяжелым пологом. Как раз напротив выложенного из камней круглого очага, дым от которого уходил в отверстие в потолке.

Кровать была задрапирована красной тканью, имелись резные стулья, просто роскошные, и небольшой письменный стол, который мы поставили между нами, приступая к доверительной беседе.

Флурия села за стол и жестом предложила мне занять стул напротив нее.

В комнате было тепло, даже слишком, и я, с позволения дамы, поставил свои башмаки сушиться у огня. Она предложила мне подогретого вина, как предлагала раньше шерифу, однако я не знал, смогу ли пить вино, даже если захочу, к тому же я его не хотел.

Флурия читала написанное Меиром письмо на древнееврейском языке, в котором он просил ее довериться мне. Она расправила жесткий пергамент и поместила его под книгу в кожаном переплете, лежавшую на столе. Эта книга была гораздо меньше тех томов, что остались у них дома.

На голове Флурии было то же самое покрывало, полностью скрывавшее волосы, однако она сняла богато расшитую накидку и шелковую обтягивающую каппу, оставшись в плотном шерстяном платье с отделанной мехом пелериной и капюшоном, который она откинула.

Она опять напомнила мне кого-то, кого я знал лично, но у меня снова не было времени додумать мысль до конца.

Флурия отложила письмо.

— Действительно ли все, что я расскажу вам, останется строго между нами, как утверждает мой муж?