Ирина Лазарева - Старое пианино

— Помнишь, как Чаритту пытались пристрелить? — напомнил он с явным чувством превосходства.

— М-да!.. Я все не беру в расчет твое происхождение. Тогда последний аргумент: ты будешь одинок, лишишься общества себе подобных, тебя это не пугает?

Зет снова расплылся в лукавой улыбке:

— На этот вопрос я не хотел бы отвечать. С минуты на минуту пожалует светлейший, а ему лучше не раскрывать наших секретов — он слышит издалека. Как ни крути, не любит он нашего брата, может запросто меч в ход пустить, его меч для нас страшнее любой пули, поэтому — тсс…

— Это ты о ком? — не понял Ярик.

Максима слова Зета обрадовали, он уже всерьез начинал беспокоиться из-за долгого отсутствия Михалыча и, хотя понимал, что расстаться придется, не хотел терять недавно обретенного друга так внезапно.

Зет между тем уплетал за обе щеки, видно, проголодался, сидя в кладовке.

Ярик ел без особого аппетита, смотрел на чертенка с жалостью, как смотрят на бездомных детей. Зет взял салфетку, аккуратно утерся и слез со стула:

— Ну я пошел. Спасибо за завтрак. — Он положил на стол украденный телефон. — Вот ваша вещица. Красиво светится, но в лесу без надобности, все равно разрядится.

— Слышь, чертеныш, как тебя найти, если что? Может, приеду как-нибудь тебя навестить, — сказал Ярик.

— Свистни в три стороны, как тогда в саду. Я услышу.

— Ну прощай.

— Прощай, большой человек.

— Чертеныш! — крикнул вслед Ярослав. — Если станет совсем туго, обращайся к Васе, я его предупрежу.

— Хорошо, заметано! — откликнулся Зет.

Ярослав смотрел из окна, как чертенок вприпрыжку побежал к кустам и пропал в густых зарослях.

В конце аллеи показался Михалыч.

— Встречай, предводитель наш объявился. Так и чешет пешадралом. И куда его носит каждый раз в этакую глухомань? Гляди-ка, снова облачился в свой несуразный костюм. Потешный мужик, что ни говори, но умница, этого у него не отнимешь.

Максим чуть ли не бегом поспешил навстречу:

— Я уж грешным делом подумал, что ты нас бессовестно бросил, светлейший!

Тот почесал в затылке и оглянулся на кусты, погрозил пальцем:

— Ужо я до тебя доберусь, хулиган! Пользуется моим добрым отношением. Другому бы с рук не сошло. Не хватало еще, чтобы в лесах нечисть плодилась.

А ты почему бегаешь? Выздоровел уже? Быть того не может! Так и есть, вижу по глазам, что жар держится. Пошли лечиться. Я тут принес для тебя кое-что.

На кухне он бережно вынул из-за пазухи и выложил на стол большой цветок неправдоподобной красоты, на первый взгляд он казался белым, но при ближайшем рассмотрении его узкие длинные лепестки переливались перламутром. Запах его напоминал жасмин, но был еще тоньше, изысканнее.

Василий, занявший место за кухонным столом, цветка не признал, не мог припомнить из всего виденного и прочитанного.

— Эх, жаль губить красоту, — вздохнул Михалыч, — знали бы вы, откуда я доставил это чудо! Но ничего не поделаешь. Другого лекарства от потусторонней заразы не найти.

Он потребовал ступку, часть цветка растер в жидкую кашицу, которую немедленно наложили на рану Максиму, из оставшихся лепестков приготовили отвар — с его помощью Михалыч рассчитывал вылечить Лизу. Максима он тоже заставил выпить столовую ложку отвара, отчего больному сразу полегчало.

Вечером жгли пианино, туда же, в костер, отправилась рукопись графа Веренского, великого мага, пострадавшего из-за своего преступного открытия.

Костер вздыбился до небес, в ночную высь летели крутящиеся искры. С жалобным звоном лопались струны, старые доски горели жарко, весело потрескивали, словно дожидались того часа, когда смогут отдаться огню.

Красные отсветы пламени освещали зрителей, стоящих полукругом у огромного костра. Лиза тоже присутствовала. Ей определенно стало лучше. Она еще выглядела подавленной, но уже не цеплялась за отца. Теперь ее кавалером выступал Василий. Лиза опиралась на его руку, изредка обменивалась с ним короткими фразами, молодой человек был окрылен, на его простодушном лице цвела улыбка; девушка всецело занимала его внимание.

Максим порадовался бы за Васю, если бы не одно, на первый взгляд, незначительное происшествие. Веренский представил Лизе Ярослава и Максима — она, казалось, не была с ними знакома. Лиза протянула руку Максиму и произнесла:

— Аделаида.

— Что ты, Лизонька, — принужденно засмеялся Веренский. — Не обращайте внимания. Она еще не совсем здорова.

Лиза задержала на Максиме взгляд чуть дольше, чем требовали того приличия — и отвернулась, но вдруг, перед тем как уйти, чуть повернула голову и незаметно улыбнулась ему быстрой, скользящей улыбкой. Максима будто что-то толкнуло в грудь, а Михалыч нахмурился. Леонид Ефимыч с заискивающей угодливостью подал руку дочери. Он вновь обрел свое дитя и был счастлив.

Веренские ушли, сопровождаемые верным Василием. Мужчины остались втроем у догорающего костра.

— Ну вот и все, — сказал Михалыч. — Пришла нам пора прощаться. Жизнь твоя вне опасности, Максим, но лекарство надо пить еще два дня. Ярослав, проследи.

— Можешь на меня положиться, — отозвался Ярик. — Лекарство возьму с собой. Утром соберемся и покинем наконец этот город. Вот только к Варе на колокольню зайдем.

— Да-да, непременно, — подхватил Максим. Мысль о Варе была ему приятна, она рассеивала смутное беспокойство, возникшее после общения с Лизой.

— А ты когда решил уезжать? — спросил Ярик Михалыча.

— Да прямо сейчас и отправлюсь.

— Ночь на дворе! И Вася вроде не собирается машину заводить. Завтра за нами Павел приедет, можем тебя подбросить, куда прикажешь.

Михалыч улыбнулся и протянул ему руку:

— Давай пять, великан. До чего же не хочется с вами расставаться, но… у каждого своя жизнь. Спасибо тебе за помощь, я этого никогда не забуду.

— Ладно, чего уж там, — вдруг смутился непробиваемый Ярик. — Пойду я. Вам, наверное, надо поговорить.

Максим кивнул, в который раз дивясь тактичности Ярослава. Тот размашисто зашагал к дому.

Стало тихо, лишь трещали доски в огне.

— Неужели больше никогда не свидимся? — нарушил молчание Максим.

— Что такое «никогда»? Ваше «никогда» на самом деле краткий период земного времени. Конечно, увидимся. Я пока присмотрю за тобой. Чувствую, придется поработать по совместительству хранителем. Хорошее разнообразие для старого вояки. Но чего не сделаешь для лучшего друга.

В костре рвануло, рухнул остов пианино, в вышину взметнулся сноп искр. Максим подошел к кострищу и засмотрелся на язычки пламени, хотел что-то сказать Михалычу, обернулся — и никого не увидел.

Он заволновался, метнулся в одну сторону, в другую, вгляделся в небо и увидел белую тень, летящую к звездам.

— Михалыч! — закричал он изо всех сил. — Оставь хоть что-то на память! Сердца у тебя нет!