Александр Уваротов - 1945

— Забавно, — произнес Шталман, как показалось Бочкареву, с задумчивостью. — Забавно, что это почувствовали именно вы, а не наши деятели из Анэнэрбе. Нужно будет познакомить вас с нашими дамами из общества «Врил». И теперь-то я понимаю Шаубергера: он не мог пройти мимо вас.

Бочкарев почувствовал, что сзади них находится кто-то еще. Он попробовал скосить глаз, но заметил только сапоги и серые штаны.

Шталман, увлекая Бочкарева, прошел еще с десяток шагов и только затем они развернулись. Неподалеку, не смея мешать, почтительно стоял господин Шаубергер.

— О-о, оберштурмбанфюрер, — обрадовался Шталман, — Мы только что говорили о вас. Завидую вам: найти такого ценного сотрудника – большая редкость. Как вы смотрите на то, что я переманю его к себе?

— Подобное случалось уже несколько раз, — с почтением ответил Ванник. — Но в этот раз я буду тверд. Простите, господин штандартенфюрер, но на лейтенанта Кёллер я имею особые виды. Если необходимо, я дойду до…

— Ну-у, ну-у, зачем же так. Впрочем, я знал, что вы его не отдадите, — улыбнулся Шталман. — Семейные узы и все прочее. Не беспокойтесь, лейтенант останется при вас. Сделаем так, чтобы никто не был обижен.

И Шталман добродушно улыбнулся.

— Вы и Кёллер отправитесь со мной.

Бочкарев замер и внутри у него все похолодело.

— Отдайте распоряжение своим людям, — лицо Шталмана вдруг приобрело жесткость. — Мне эти ловчилы не нужны, особенно тот долговязый, как его, Витцих? И поторопитесь, у нас мало времени.

Он кивнул головой, и Бочкарев с Ванником почти одновременно вскинули руки, отдавая честь.

— Кстати, лейтенант, берегите вашу камеру, ей предстоит запечатлеть великие кадры!

И Шталман неторопливо убрел.

Ванник заговорил только в помещении, где они расположились на ночь, и где сейчас их ждали остальные. Заговорил резко и почти так же жестко, как и немецкий полковник до того.

— Келлер, Бедуртвиг! Пленку, что в камере, заменить, быстро!

— Есть еще кадры в фотоаппарате, я его тоже отдам.

Но Ванник, кивнув, уже смотрел на ученых.

— Грах и Витцих! Ваше задание выполнено. Да, так получилось. Бедуртвиг! Ваша задача – вывести их в условленное место. Предполагаю, что мешать вам не будут. Далее – переправить согласно плану эвакуации.

Улитов молча смотрел на Ванника. И взгляд у него совершенно такой же, как у Потапова, подумал Бочкарев. Или как у Озеркевича, когда он шутил про логово.

— Мы отправляемся вместе со штандартенфюрером: я и лейтенант Келлер. Предположительно – на объект «Елена».

Ванник подошел вплотную к Улитову и проговорил тихонько.

— Как отправишь профессоров, жди нас здесь. Действовать – по обстоятельствам. Но если до четырнадцатого числа ничего не изменится – взять этот гадюшник штурмом. Шестнадцатого наши начнут по всему фронту, так что вам нужно будет продержаться всего два дня. Ну все.

Бочкарев не видел, как они уходили, как садились в автомобиль и пересекали пропускной пункт у шлагбаума – Ванник приказал оставаться на месте. Но когда генерал вернулся, по его взгляду и настроению, Бочкарев понял, что все прошло удачно. Он не стал спрашивать, однако Ванник заговорил сам.

— Они в безопасности, их выпустили без помех, как я и предполагал. А это значит…

Бочкарев вопросительно посмотрел на своего начальника.

— … что никакой ценности они не представляют. Ни одни, ни фотоматериалы. Значит, зачем-то нужны мы.

— Отчего Вы так думаете… господин оберштурмбанфюрер?

— Это очевидно, — пояснил Ванник. — Опыт. Но меня беспокоит другое: неужели, мы в чем-то ошиблись и нас переиграли. е смотря на это…

Он подошел к капитану и ободряюще похлопал по плечу:

— Будем держаться до конца. На случай провала есть следующая легенда…

Через час с небольшим к ним зашел Руппель. Постучал, встав у порога, приветствовал нацистским взмахом руки, затем принял положение смирно. И все демонстративно, с точным следованием каждой мелочи. По всему было видно, что ему нравится это: и свое положение, и особое чувство принадлежности к касте. К избранным, которым позволено все.

«Может, — подумал Бочкарев, — все это, молодчина Руппель, и красиво, и по-мужски, но никогда мы с тобой не придем к согласию. Потому что, нет, не может быть никакого права определять за других их будущее. Делить на голытьбу, ничтожных букашек и избранных, тех, кому позволено все. Неважно, про причине ли рода, золота или особых убеждений, напечатанных кровью, черным ломаным швабахером или штрихами пулеметных очередей. Все мы равны, все достойны: мира, знаний и свободы».

— Господа, — произнес Руппель, — Господин штандартенфюрер приглашает вас спуститься вниз, ко входу.

Они последовали за ним и через несколько минуту вышли наружу, в солнечный ясный чистый день, в котором редкие рваные облачка размазывал по голубому небу теплый ветерок.

И стоял в этом дне зловещий, темно-серый, металлический дисковидный аппарат, с облупившейся краской на краях, с черно-белым немецким крестом, разрывал апрельскую благодать невиданной невозможной мощью и угрозой, исходившей из торчащих стволов пушек в округлых гондолах под днищем.

Рядом с ним стояли, благодушествовали, тешились своей неуязвимостью эсесовцы. А во главе их Шталман, с закинутыми за спину руками, покачивался на каблуках туда-назад.

Увидев Ванника и Бочкарева, он радушно позвал их к себе.

— Господа, прошу. Конечно, это не Дойче Рейсбах – Имперские железные дороги, комфорта не будет. Но быстроту обещаю. Посмотрите на этого красавца: «Ханебу II» с двигателем «Туле-тахионатор семь эс».

Шталман глянул на часы.

— Пора, пора. Мы и так здесь задержались, а до запуска «Колокола» осталось менее двух суток.

Он был слишком подавлен, чтобы почувствовать великолепие или, наоборот, страх полета. Полет, как полет. В иное время капитан вобрал бы в себя мириад ощущений и новых видов, дав волю любопытству. А так он просто сидел вместе со всеми в небольшом салоне с жесткими креслами, не похожими на автомобильные, и перебирал, перебирал в уме слова Шталмана: «До запуска «Колокола» осталось менее двух суток». Значит, все их труды, вся изворотливость и упорство – напрасно? Значит, таинственное оружие, на которое так надеются гитлеровцы, сработает?

И Ванник молчал. Думал о том же или просто слушал Шталмана? Самодовольного Шталмана, который уже не скрытничал и доверительно выбалтывал тайны одну за другой.

— … настаивал, чтобы «Колокол» был запущен в Нюрнберге, месте, где возвысилась наша партия, где сила духа соединяется с силой предков. Разумеется, подобное не следует списывать со счетов, но сейчас главные события мира развертываются в Берлине. Вы не представляете, сколько сил ушло на то, чтобы склонить фюрера к другому мнению! Однако, даже сейчас, когда есть его разрешение: в стратосфере, на высоте двадцати тысячи метров над Берлином, я боюсь, что в самую последнюю минуту придет приказ все поменять. Кстати, господин оберштурмбанфюрер, у меня устойчивое чувство, что я вас где-то видел раньше. Нет, не встречались? Вы случайно не присутствовали во время экспериментов по зондированию на Рюгене? В апреле сорок второго. Ну, когда подтвердилась информация Неизвестных. Между прочим, именно я обеспечивал прикрытие. Ведь, как известно, истину следует скрывать за какой-нибудь невозможной глупостью. Так вот, глупее и придумать нельзя: мы проводили не какие-нибудь опыты, а опыты для доказательства того, что Земля – вогнутая! Как вам подобное?