Александр Уваротов - 1945

Шталман молчал.

— Насколько сильно «Колокол» изменяет реальность и в чем заключается это изменение?

Шталман удивленно поднял бровь и полуобернулся к капитану.

— Однако… вы уже говорили с Сигрун? Хотя, нет, я бы увидел. Похоже, я вас недооценивал, лейтенант. Мне казалось, что еще на «Герхарде» вы о «Колоколе» не знали ничего. Мои поддразнивания, разумеется. несли информацию, но только для того, чтобы раздразнить вас, заставить действовать и показать себя. Сделать по ним общее заключение невозможно. Тем лучше, уважаю таких людей. Надеюсь, спрашиваете вы не из тщеславного и мелочного желания помешать, прославиться или сделать еще-какую нибудь глупость?

— Это ведь исключено конструкцией, — ответил Бочкарев. — Кроме того, во втором контуре и нужно возмущающее воздействие.

Шталман кивнул.

— Именно. А знаете, когда все окончится, я позабочусь о вас и вашем оберштурмбаннфюрере. Такие люди нам нужны, неважно, каких они убеждений. Тем более, убеждения – это вопрос времени, правильного окружения и сытной здоровой пищи. Духовной, разумеется… нет, лейтенант, я восхищен вами. Между прочим, у вас не было ни единого шанса: я знаю все, что происходит в штабе рейсхфюрера. Никаких проверок «Герхарда» и прочих секретных объектов он, конечно же, не устраивал.

Но вы хотели узнать подробности о «Колоколе»? Извольте. Помните слова фюрера: «грядет новая эпоха магического восприятия мира, основанного не на разуме, а на воле»? Хотя, впрочем, вы можете этого и не знать. «Колокол» и есть тот техномагический инструмент, при помощи которого воля трансформирует реальность. Ведь реальность сама по себе, тот мир, который мы видим, это продукт созерцания, продукт постижения, понимания множества людей. Множества воль. Каждый видит по разному, но общая совокупность, общий вектор стабилен и тем более стабилен, чем больше людей его складывает. Помните героические мифы Древнего Мира с их богами и героями, с кентаврами и сатирами? Вы никогда не задумывались, отчего подобное рождалось тогда и никогда – сейчас? Просто потому, что в те времена Земля вмещала совсем куцее человечество, испуганное, слабое. И мир вокруг колебался, творился в соответствии с его страхами, его мифами и легендами. А теперь? А теперь миллиарды работников, крестьян, ученых, служащих со своими представлениями о том, каким должен быть мир, какого цвета зубная паста, размер утреннего бутерброда с сыром и ежедневного жалованья уплотняют, упрочняют реальность, которой не под силу вместить ни нимф в лесном ручье, ни вестников богов. А между тем, пробить эту толстую шкуру огрубевшего мироздания можно. Главное, не держаться закостеневших догм. Если верить, что скорость света постоянна, если верить, что Вселенная расширяется, а выше головы не прыгнешь – так оно и будет. И с течением времени тысячи и тысячи новых адептов несуществующей истины, словно цементом сцепят податливое мироздание и заставят быть таким, каким хотят его видеть. И они будут получать доказательства этому, настоящие веские доказательства. Понимаете?

— Вполне. «Колокол» включали ранее?

— Да, множество раз. Но на полную силу и глобально – ни разу. Последний раз локально мы включали его двадцать первого июля сорок первого, когда фюрер был при смерти и спасти его было невозможно, а заговор уже распространялся вширь. Мы нашли вариант, когда фюрера прикрывает от взрыва тяжелый стол и перешли в него. Помню шок некоторых, когда они узнавали, что фюреру не оторвало ноги день назад.

Ну, а самый первый раз включали в сорок втором году, на Рюгене. Тогда было доказано все, что я только что вам наговорил: вселенная податлива и способна принимать любые, угодные нам формы. Тогда же обнаружилось, точнее, подтвердилось еще одно следствие – двоение и троение мира. Помните, я говорил о «Новой Швабии»? Это одна из земель, копия нашего мира.

— Информация, данная Высшими Неизвестными?

Шталман кивнул.

— Кто это такие? — осторожно спросил Бочкарев.

Но Шталман не ответил – к нему подошел один из пилотов и, вскинув руку в приветствии, доложил:

— Господин штандартенфюрер, мы под «Андромедой». Нас готовы принять в секцию «А».

Самое паскудное было то, что он ничего не мог предпринять. И оружие у него вежливо изъяли: «здесь положено находиться без личного оружия. Исключений ни для кого нет». Хотя, помог бы семизарядный «Вальтер» в чудовищной конструкции со множеством ярусов, трапов и переходов? С летающими дисками, свободно помещавшимися в ее чреве. С многочисленной командой и множеством тех, кто готовил и обслуживал «Колокол».

События завязались в узел, оплелись коконом, в котором не пошевелиться, ни вздохнуть, только и остается, что покорно и бездеятельно наблюдать за происходящим. Идти металлическими рифлеными трапами, узкими коридорами со множеством овальных дверей и бесконечным рядом уложенных ровно проводов. Смотреть, как останавливаются и отдают честь идущие навстречу. Слушать торопливые доклады и приказы. Берлин? Да, Берлин уже запрашивал. «Колокол» готов к запуску. Да, главные операторы готовы. Фюрер снова на прямой связи – хочет лично удостоверится, что все идет по плану.

А ведь я так и не знаю, подумал Бочкарев, что должно произойти. Что изменится после того, как загадочный до умопомрачения «Колокол», натужно гудя и сыпя искрами, выйдет на рабочий режим? Хотя, почему искрами, почему гудя? Может, все будет до нереальности, до ужаса тихо и беззвучно. Тяжелая эбонитовая ручка рубильника медленно опустится, и – прощай мир, который я знал… который мы все знали.

— Лейтенант Кёллер, сюда, — сказали ему и он послушно пролез через высокий порожек в зал. Вероятно, эта часть ранее использовалась для обзора и самозащиты – у круглых массивных иллюминаторов, за которыми в мутной синеве горели яркие звезды, помещались станки для пулеметов. Теперь же тут находились раскладные металлические стулья с матерчатыми сиденьями и низкие столики.

Здесь обедали, отдыхали, работали. На столах в беспорядке лежали чашки, упаковки от галет, тарелки с остатками еды, исписанные листки бумаг. Здесь спали, положив руки и голову на столы, а кто-то даже похрапывал, разместившись сразу на двух стульях.

В конце зала они поднялись, следуя друг за другом, по узкой винтовой лестнице и попали на новый ярус. Пол пересекали толстые кабели, через которые приходилось переступать, у стен, налезая друг на друга, теснились громоздкие аппараты с циферблатами и кнопками.

Мешая операторам, задевая тех и толкаясь, они пробрались в самый конец зала, где их приняла новая дверь.

— Лейтенант, — позвала Сигрун, — нам – туда.