Владимир Колышкин - Атолл

Белая парочка бежала легкой трусцой плечо к плечу, азиат семенил впереди на три шага.

- Почему у него такое странное для азиата имя? - спросил Джон Кейн, мокрым носом указывая на крошечную фигурку слуги, иногда пропадавшую в пелене дождя. - Больше подходит для латинянина.

- Он сирота... по жизни, - ответил Джексон, отплёвывая попадавшую в рот воду. - Родился в Европе, от какой-то беженки азиатки... Мать вскоре умерла. Малышом он оказался в иезуитском приюте... Там и получил свое имя. Бедняга даже не знает, какой он расы. Но внутренне тяготеет к Корее...

"Как я - к России", - подумал Джон, а вслух спросил:

- К Южной или Северной?

- Просто к абстрактной Корее...

"В точности, как я", - подумал Джон.

... - Потом он совершил какое-то убийство, бежал в Америку, оттуда - на Филиппины. Там наши пути случайно пересеклись... Лучшего слуги я не встречал в своей жизни. Верный, как пес!..

"Мы все ищем верности по отношению к себе, - подумал Джон, - а сами позволяем себе предательства".

Дорога раскисла и Джон Кейн, поскользнувшись упал.

- Эй, писатель, смотри под ноги, думай о дороге, - сказал Джексон, помогая Джону подняться из грязи. - Ну и видок у вас, - засмеялся бандит. - Теперь нас с вами не отличишь.

- Ошибаетесь, Джексон, еще как отличишь...

- Ну-ну, не будем ссориться... Вы не поверите, но я сам лично никого не убил. Вот эти руки... - Джексон показал открытые ладони, с которых стекала вода, - чисты, их не запятнала ни одна капля человеческой крови. Животных убивал, приходилось... а человека - нет.

Джон Кейн молча и зло бежал рядом с бандитом, который никого не убивал, а он, честный человек, труженик пера, машинки и компьютера, оказывается, угрохал черт знает сколько людей. Сейчас подсчитаем: лично убил троих и косвенно причастен к убийству еще троих человек. Итого - шесть душ загубил. Хорош праведник. А кто тебе, ублюдок, сказал, что ты праведник?..

- Чего молчите? - спросил Джексон, в беге слегка припадая на правую ногу. - Крыть нечем?

- Я не молчу. Я разговариваю сам с собой.

- И давно это у вас?..

Вместо ответа Джон прибег к изрядно затасканной палочке-выручалочке:

- Гитлер тоже никого лично не убивал.

- Так и знал, что вы это скажите. Просто жизнь не укладывается в ваши примитивные схемы добра и зла. Жизнь, в некотором роде, добрее и злее на самом деле.

- Жизнь это то, что мы с собой делаем.

- Так не делайте!

- То есть - умрите?

Его вопрос остался без ответа. Они вошли в деревню. Селение состояло из двух десятков хижин, выстроенных из глины и бамбука. Крыши покрыты пальмовыми листьями. Через деревню протекала речка, в которой воды было меньше, чем камней - белых отполированных камней, огромных, как доисторические яйца динозавров. Какой-то человек попался им навстречу, испуганно прошмыгнул куда-то.

- Где моя жена? - спросил Джон Кейн у Джексона.

- Я определил её в служанки к старику Хэнку. Это был единственный способ избавить её от тяжелых сельскохозяйственных работ. На её и ваше счастье, у Хэнка недавно умерла его старая служанка, фактически гражданская жена этого старого пердуна...

- А этот старый пердун достаточно стар, чтобы не позариться на молодую служанку?

- Вполне старый и вполне пердун, - успокоил писателя главный бандит. - Ему где-то лет за семьдесят... Впрочем, сейчас сами увидите.

- Ну-у, - протянул Джон, - я знавал семидесятилетних любителей залезть под юбку...

- Успокойтесь. Ваша жена - женщина довольно-таки сильная... Она этого старика, если захочет, в бараний рог согнет.

Они подошли к самой большой хижине и на вид самой добротной. Все-таки губернатор должен жить немного лучше своего народа, даже такой жалкий губернатор такого жалкого народа. Дом был поставлен на высокие сваи, так что пришлось подниматься по широкой, но шаткой лестнице - жалкое подобие дворцовой лестницы.

- Соблюдаем приличия, - сказал Джексон и постучался в дверь.

Внутри звякнул запор, дверь отварилась, и на пороге предстала Аниту. Вот так просто, без кандалов и цепей. Одетая в какое-то аборигенское платье. Она вскрикнула и бросилась на шею своему спасителю. Джон еле устоял на ногах от таких проявлений чувств. Да, девушка, вернее, женщина, еще вернее, - его жена, действительно была физически сильной.

- Заходите скорее, - сказала она по-английски Джону и его попутчикам.

Они вошли в дом. Аниту закрыла за ними дверь. Зажгла керосиновую лампу, поставила её на стол - он же обеденный, другого не было. Помещение тоже было многофункциональным что ли, оно было и прихожей и кухней и спальней для служанки. Апартаменты губернатора были в другой половине дома.

Когда гости сняли нищенские свои накидки, Аниту узнала Джексона даже в рубище. Конечно, шрамы не скроешь, они на лице. Джон подумал, что Джексона даже клеймить не надо, он и так клейменный.

Аниту испугалась, не знала, что означал ночной визит Джона в сопровождении самого главного бандита - то ли свобода, то ли плен для её любимого человека.

- Джон, мы едем домой? - спросила она, опасно косясь на Джексона.

- Да, любимая, - ответил Джон, обнимая Аниту.

- Только вот малость обсохнем, - сказал Джексон, одежду которого - накидку и старый китель - развешивал азиат перед очагом.

Джексон достал бутылку, жадно глотнул из горлышка. Крякнул, протянул виски писателю. Джон молча помотал головой.

Очаг еще теплился, Аниту подложила в него щепок и пламя заиграло, осветило бедно обставленную комнату. Нищета была ужасающей. Джон даже представить не мог, что люди так живут всю жизнь и умирают в этой позорной бедности, так и не узнав, что бывает какая-то другая жизнь - более счастливая, более светлая, одним словом, богатая.

- Иди доложи губернатору, что командующий армии просит у него аудиенции, - приказал Джексон своему слуге.

Маркус удалился на половину губернатора, отворив невзрачную дверь.

- А если он спит... - высказал сомнения Джон.

- Пустяки, - отмахнулся Джексон. - Ночью он никогда не спит. У него бессонница... Зато днем не дурак задать храпака.

Джексон расхохотался. Громко, раскатисто. Не как гость, а как хозяин. И опять взбодрился виски.

Вскоре вышел Маркус и объявил:

- Губернатор просит пройти всех, кто пришел к нему с миром.

- Старый хипач, - хохотнул Джексон, пряча бутылку. - Идемте, Джон, вам, как писателю, полезно с ним познакомится, интересный тип старого дурня...

- Зачем вы так, - одернул его Джон.

- Ладно-ладно, не буду. Соблюдаем приличия.

Апартаменты губернатора так же состояли из одной комнаты. Пожалуй, даже меньшего размера, чем прихожая-кухня. Зато посредине дощатого пола лежал ковер - три на четыре фута, - весь истертый чуть ли не до дыр ногами многочисленных посетителей.

Губернатор восседал в деревянном, обшитом кожей кресле. Хэнк Питерс крепко держался руками за потертые подлокотники, словно боялся, что пришедшие к нему люди собираются свергнуть его с трона. В свете керосиновой лампы, подвешенной к потолочной балке и еще одной, стоявшей на столе, лицо старика казалось неимоверно изможденным. Глубокие морщины избороздили его лик, словно он прожил не семь десятков лет, а все сто. Видно было, что наркотики основательно вошли в его плоть и кровь.