Георгий Старков - Тихий холм

- Не забудь взять Фларос.

Поистине голос её был магнетическим. Иначе как объяснить то, что я обернулся к тумбочке и стоял добрые пятнадцать секунд, пялясь на пирамидку, безмятежно лежащую на карте? Опомнился, когда по коридору больницы стали отдаляться мерные шаги. Но выскочить в коридор и гнаться за Гиллеспи выглядело бы глупо. Я подошёл к тумбочке и посмотрел на жирный красный кружок. Может, она отметила ту самую другую церковь, куда посоветовала мне пойти? Но нет... Над отмеченным домом была видна надпись: «Антикварная лавка». Какого чёрта?

Впрочем... Куда ещё. Всё одно. Антикварная лавка так антикварная лавка.

Я взял в руки пирамидку. Наверное, она вывалилась у меня из кармана в коридоре или где-то ещё, а эта Гиллеспи подобрала и бережно принесла сюда. Как говорится, привет, дружище, я вернулся. Гиллеспи придавала «Фларосу» какое-то важное значение. Но я пока не видел решительно ничего, что могло скрываться в этом куске пластмассы. Но взять с собой не помешает...

Я вышел в коридор больницы. Дверь противоположной палаты была выбита и лежала на паркете далеко в центре палаты. Странно... Неужели это одна из дверей, которых я вышиб плечом, блуждая по госпиталю? Но ведь те двери еле держались на шарнирах... Подойдя поближе, я увидел на концах шарниров жёлтое дерево: дверь была вырвана, что говорится, с мясом. Чтобы сделать такое, мне нужно было стать по меньшей мере чемпионом штата по карате.

Я заглянул в палату. Увидел сдвинутую с места койку и сваленную на пол капельницу. За окном густо валил снег.

- Лиза? – позвал я, зная, что никто не отзовётся.

Её не было. Лиза ушла. Я пожалел, что не успел спросить Далию Гиллеспи о Лизе.

- Она, наверное, уже дома, - неуверенно сказал я, оглядывая погнутую штырь стойки. – Дома и спит. Всё в порядке...

Но раз я это сказал, значит, волноваться было из-за чего, верно?.. С тяжестью в душе я направился к выходу.

Снег усилился. Я стоял на крыльце, а снежинки продолжали пикировать с невообразимой высоты, всё глубже погружая город в свои ледяные объятия. Снег уже не таял при прикосновении с моей ладонью, а оставался лежать жестоким осколком зимы, обжигая холодом. В моих ботинках ходить по свежим сугробам стало уже представлять некоторые трудности. Я осторожно пробрался к калитке и открыл её, рассыпав скопившийся у подножия слой снега. Крайтон-стрит сверкал невинной чистотой, сокрытый за белым снегом и белым же туманом. Трудно было поверить, что этот тот же самый город, где...

Прежде чем я успел подумать, метрах в десяти от меня снег захрустел под чьей-то тяжёлой поступью.

Я среагировал мгновенно. Первым делом захлопнув калитку, сделал пару шагов назад и опустил руку в карман брюк в поисках пистолета. Он был там, никуда не делся. У меня не было времени проверять, на месте ли оставшийся последний заряд. Я застыл, прицеливаясь в туман, который играл заодно со здешними монстрами.

Кто-то шёл вдоль по Крайтон-стрит. Я кое-чему успел научиться за последние часы и не обольщался, надеясь, что это человек – об этом свидетельствовал даже звук шагов, не по-человечески ровный и тяжёлый. Я молился об одном – чтобы он прошёл мимо, не заметив меня. Снег равнодушно хрумкал. Каждый звук бил хлыстом по моим нервам. Звук плавно перемещался... сровнялся со мной... немного замедлился и двинулся дальше. Через минуту шаги стихли. Туман снова пронизался тишиной.

Всё в порядке, подумал я, не пытаясь унять дрожь в суставах. Обошлось...

Но инцидент напомнил мне, что хорошо бы всё-таки побыстрее добраться до места назначения. Я вытащил карту, оставленную женщиной, и честно попытался сосредоточиться. Но сколько я ни старался, я не мог разглядеть смысл в этих символах, выполненных красным карандашом. Нет, так не шло. Я закрыл глаза и досчитал до двадцати, старательно вдыхая морозный воздух. Потом открыл глаза и с удовольствием отметил, что буквы на карте перестали отплясывать фокстрот.

Антикварная лавка находилась на Симмонс-стрит. Я нашёл госпиталь Алчемилла на карте и прикинул расстояние, которое мне предстоит преодолеть. Результаты не обрадовали. Мне нужно было пройти один квартал по Крайтон-стрит... повернуть под прямым углом и ещё квартал по Саган-стрит... девяносто градусов и квартал по Симмонс-стрит. Три квартала. Три обители опасности, грозящие страшной и бессмысленной смертью. Уж не знаю, кем там считала меня Далия Гиллеспи, но совершать такие зигзаги по Тихому Холму решился бы только сумасшедший.

Коим я в некоторой мере уже был.

Я вдруг вспомнил, что у меня дома осталась неоконченная рукопись новой книги. Пятьдесят исписанных листов и сто чистых, ждущих меня в ящике стола. Книга называлась «Бриз в черно-белой ночи», об охотнике, который мучается воспоминаниями о тяжёлом детстве. Ещё вчера эти листы казались мне одним из самых важных вещей в жизни. И вот, стоя у калитки госпиталя, я в полной мере ощутил, насколько ничтожна моя жизнь и всё, что я в ней делал. Я готов был отдать всё, чтобы выбраться из города со своей дочерью. Все книги. Все вещи. Все деньги. Все воспоминания. Всё, что у меня когда-либо было. Все невинные луны, танцы с ночным ветром и бризы в черно-белой ночи, которые были всего лишь иллюзорными преградами, которыми я отбивался от страшного и незнакомого внешнего мира...

Крайтон-стрит повёл себя великодушно, не подсовывая мне больше никаких неприятных встреч. Но вот Саган-стрит, грязноватый и не очень широкий проспект со скромными претензиями на фешенебельность, невзлюбил меня с самого начала. Сделав всего около сорока шагов, я наткнулся на собаку. Тварь была точь-в-точь похожа на ту, которую я отправил на тот свет у прохода, где исчезла Шерил. Та же рыжеватая взлохмаченная шерсть и уродливо удлинённое тело... Собака что-то рвала зубами, уткнувшись носом под забор. Я начал пятиться назад, надеясь разминуться, но... не всё коту масленица. Когда я сделал неосторожное движение ногой, цокнув замёрзшей резиной ботинок об асфальт, собака навострила ухо и обернулась с предупредительным рычанием. Я сам не заметил, как пистолет оказался у меня в руке. Вырабатывался условный рефлекс, как у тех же собак Павлова... Тихий Холм быстро низводил человека до агрессивного животного.

- Брысь!

Собака махнула левым ухом при звуке моего голоса. Рычать она перестала, но глаза светились недобрым огнём. Она стояла на месте, пригнувшись к земле. Длинный тонкий хвост напрягся.

Я нажал на курок.

Нет, собака не прыгнула, не побежала. Она умерла там, где стояла, не сдвинувшись ни на дюйм. Просто... просто я перешёл от защиты к нападению. Я атаковал первым.

До сих пор не знаю, что меня на это сподвигло. С одной стороны, я отлично понимал, что для меня значит утрата последнего патрона. Да и собака вела себя вовсе не так злобно, как её сородич у прохода. Но всё-таки я выстрелил. Наверное, это была досада. Та досада, которая по крупицам откладывается в сознании, накапливаясь до критической массы. На меня уже столько раз ни с того ни с сего нападали различные твари... Что ж, подумал я, глядя на бьющуюся в агонии псину, у меня есть право на ответное действие.