Дин Кунц - Блудный сын

Сексуальная привязанность к одному партнеру становилась препятствием на пути бесконечных завоеваний, которые являлись целью для каждого члена Новой расы. Так же, как препятствием была дружба. Так же, как семья.

Ибо мир должен стать единым, все мыслящие существа должны разделять один и тот же порыв, одну и ту же цель. Они должны жить в системе простых ценностей, где не будет места концепции морали и различиям во мнении, которые из нее развиваются.

Поскольку дружба и семья отвлекают от великой цели, объединяющей всех представителей вида, идеальный гражданин, говорит Отец, должен быть одиноким в личной жизни. Будучи одиноким, он сможет полностью и без остатка отдавать свои силы ради триумфа и во славу Новой расы.

Прикасаясь к Дженне где ему хотелось, не в силах вызвать в себе потребность, которая могла сойти за желание, Джонатан заподозрил, что создатель заложил в их программу некий психологический блок, не поощряющий, а может, и прямо запрещающий секс с представителями Старой расы.

Вместе с базовым образованием, которое они получают методом прямой информационной загрузки мозга, в них закладывается и презрение к Старой расе. Презрение, разумеется, может вести к доминированию, в том числе и в сексе. Но с Новой расой этого не происходит, возможно, потому, что к запрограммированному презрению к природной форме человечества добавлен и легкий привкус отвращения.

Среди тех, кто появляется на свет из резервуаров сотворения, только жене Отца разрешено влечение к Старой расе. Но в каком-то смысле он уже не представитель Старой расы, он — бог Новой.

Лаская Дженну, прелестную девушку, которая внешне вполне могла сойти за представительницу Новой расы, Джонатан не только не возбудился, ее тело отталкивало его.

Странно, конечно, что это низшее существо, переходное звено между животными и высшей Новой расой, тем не менее может иметь в себе что-то такое, чего нет у Джонатана, железу, орган, может, что-то еще, позволяющее едва ли не постоянно быть счастливым.

Ладно, пора резать.

Когда Дженна застонала и ее веки дернулись, Джонатан вновь капнул хлороформа на ее верхнюю губу, и она затихла.

Харкер подкатил к столу стойку с капельницей. Бутыль с раствором глюкозы для внутривенных вливаний он закрепил на стойке заранее.

Он наложил жгут на правую руку Дженны, нашел вену. Вогнал в нее иглу, соединенную трубкой с бутылью, снял жгут.

В трубке между бутылью и иглой имелся дополнительный входной канал, на который он установил шприц, наполненный сильнодействующим успокоительным средством, и теперь мог по мере необходимости вводить его дробными дозами.

Он не мог обойтись без успокоительного, если хотел, чтобы Дженна не дергалась во время вскрытия. А вот если бы возникла необходимость привести ее в чувство, чтобы она могла отвечать на вопросы насчет того, что он нашел в ее теле, вот тогда подачу успокоительного он мог и прекратить.

Поскольку она могла кричать даже под действием успокоительного средства и переполошить жильцов снизу, Джонатан приготовил тряпичный кляп и теперь засунул его Дженне в рот. Потом заклеил губы широким скотчем.

Когда наклеивал скотч, веки Дженны дрогнули, ее глаза открылись. Мгновение она ничего не соображала, не понимала, что с ней происходит… и тут же сложила два и два.

Когда ее глаза округлились от ужаса, Джонатан сказал: «Я знаю, ваш вид не способен усилием воли отключить болевые ощущения, как это можем мы. Поэтому я буду будить тебя как можно реже, чтобы ты объяснила, что я нашел у тебя внутри».

Закрепив на крыше над водительским сиденьем портативную мигалку и включив ее, Карсон погнала седан по городским улицам.

Стремясь как-то уложить в голове услышанное от Карсон, Майкл спросил: «Тот парень, которого ты видела в квартире Оллвайна, ему принадлежит кинотеатр?»

— «Люкс».

— Псих, который говорит, что он собран из частей тел преступников и оживлен молнией, — владелец кинотеатра? Я бы подумал, лотка с хотдогами. В крайнем случае шиномонтажной мастерской.

— Может, он не псих.

— Киоска с гамбургерами.

— Может, все, что он говорит, правда.

— Салона красоты.

— Тебе бы увидеть, что он проделывал с четвертаками.

— Я могу языком завязать в узел черенок вишенки, — заметил Майкл. — Но от этого сверхъестественности во мне не прибавляется.

— Я и не говорю о его сверхъестественности. Он рассказал, что в ту ночь молния дала ему не только жизнь… но и понимание квантовой структуры Вселенной.

— И что это, черт побери, означает?

— Не знаю, — призналась Карсон. — Но каким-то образом этим объясняется его способность заставлять монетки исчезать.

— Любой более-менее приличный фокусник может заставить монетку исчезнуть, а они в квантовой физике не разбираются.

— Тут не просто жалкие фокусы. И потом, Дукалион сказал, что некоторых подобных ему отличает жажда смерти.

— Карсон… подобных кому?

Вместо того чтобы ответить на его вопрос, понимая, что она должна очень осторожно подвести Майкла к главному откровению, Карсон сказала: «Оллвайн и его друг находились в библиотеке, читали книги по аберрационной психологии, пытаясь понять, чем вызвана их сердечная боль».

— Не гони так быстро.

Карсон придавила педаль газа.

— Так что книги не попадали с полок на пол в пылу борьбы. Никакой борьбы не было. Вот почему никакого беспорядка мы не обнаружили, хотя вроде бы имело место насилие.

— Вроде бы? Оллвайну вырезали сердце.

— Сердца. Два сердца. Но он, возможно, попросил своего друга убить его.

— «Слушай, дружище, сделай одолжение, вырежь мне сердце!»? Он не мог перерезать себе вены, принять яд, замучить себя до смерти множественными просмотрами «Английского пациента»?

— Нет. Дукалион говорит, что их вид создается так, что на самоубийство они неспособны.

— Их вид. — В голос Майкла прорвалось раздражение. — Опять двадцать пять.

— Запрет на самоубийство… это было в настоящем дневнике. Я его видела. После монеток, после того, как я начала понимать… тогда Дукалион его мне показал.

— Дневник? Чей дневник?

Она замялась.

— Карсон?

— Это будет настоящей проверкой.

— Проверкой чего?

— Тебя, меня, наших отношений.

— Не гони так быстро, — предупредил он.

На этот раз она не отреагировала на его слова нажатием на педаль газа. Не сбросила скорость, но и не увеличила. Пошла на маленькую уступку, призванную завоевать его расположение.

— Это очень необычная история, — предупредила она.

— Что… мне повредит знакомство с необычным? Да я только и делаю, что сталкиваюсь с необычным. Чей дневник?

Она глубоко вдохнула.

— Дневник Виктора. Виктора Франкенштейна.