Стивен Кинг - Исход (Том 1)

Ее братья, Мики и Мэтью, тоже были во дворе; отец стоял на крыльце, перелистывая каталог заказов. Все они бросились к ней, и на секунду застыли от вида Абигайль, которой тогда было двенадцать лет, мечущейся по двору, и ласки, свисавшей с ее руки, как меховая накидка, и дрыгающей задними лапами, ища опору в воздухе. Кровь фонтаном разбрызгивалась по платью, ногам и туфлям девочки.

Именно отец Абигайль первым пришел в себя. Выдернув полено из поленницы, он закричал: « Стой спокойно, Абби!» Его голос, голос непререкаемого приказа, пробился сквозь кружение и бормотание паники в ее уме, когда уже ничего другое не могло помочь. Она замерла, и полено полетело со свистом, боль пронзила ее руку до самого плеча (девочка была уверена, что у нее сломалась кость), и тогда это коричневое Нечто, вызвавшее такую боль и удивление — в течение нескольких ужасных мгновений эти два чувства слились в одно неразделимое целое, — оказалось на земле, мех слежался от ее крови, и, когда Мики, подпрыгнув, приземлился на обе нот, раздался ужасный предсмертный хрустящий звук, напоминающий звук разгрызаемого леденца, и если зверек не испустил дух раньше, то теперь был мертв наверняка. Абигайль не потеряла сознание, но разразилась истошными, истеричными рыданиями.

И тут с бледным, испуганным лицом подбежал Ричард, старший брат. Они с отцом обменялись взглядами.

— Никогда в жизни не видел, чтобы ласка вытворяла что-либо подобное, — заметил Джон Фриментл, обнимая рыдающую дочь за плечи. — Слава Богу, что этого не видела твоя мать.

— Возможно, эта ласка бе… — начал было Ричард.

— Закрой-ка лучше рот, — выпалил отец, прежде чем Ричард успел продолжить. Голос его был одновременно испуганным и дрожащим от гнева. И Ричард действительно закрыл рот — захлопнул его так быстро и с такой силой, что Абби услышала щелчок, А затем отец обратился к ней;

— Давай-ка пойдем к насосу, Абигайль, дорогая, и смоем всю эту грязь.

И только через год Люк поведал ей, что же ее отец не хотел, чтобы Ричард произнес вслух: что ласка, вне всякого сомнения, должна была быть бешеной, раз уж она сотворила такое, и если бы это было правдой, то она, Абигайль, умерла бы страшной смертью, это было бы одной из самых ужасных пыток, известных человечеству; но ласка не была бешеной, рана затянулась, не оставив следа. Но все равно с того дня и поныне Абигайль боялась этих зверьков так, как некоторые люди боятся крыс и пауков. Вот если бы грипп забрал их, а не собак! Но этого не произошло, и она была…

Твоя жизнь в моих руках.

Один из зверьков бросился вперед и резко рванул сумку.

— Эй! — выкрикнула старушка. Ласка отпрыгнула назад, казалось, она скалилась, клочок материи свисал из ее пасти.

Он послал их — темный человек.

Ужас охватил ее. Теперь вокруг собралось уже не менее сотни хищников, серые, коричневые, черные, все они принюхивались к курам, лежащим в сумке. Они заполонили обе стороны дороги, прыгая друг на друга, желая добыть то, что унюхали.

Мне придется отдать добычу. Все было напрасно. Если я не отдам им кур, от разорвут меня на куски. Все было зря.

В темноте разума Абигайль возникла злорадная ухмылка темноликого, она видела его сжатые кулаки, из которых сочилась кровь.

Еще один рывок сумки. И еще один.

Ласки с противоположной стороны дороги теперь подкрадывались к ней, извиваясь брюхами в пыли. Их маленькие, злобные глазки сверкали, как льдинки в лунном свете.

Но кто верит в Меня, смотрите, он не погибнет… ведь Я поставил на нем Мою отметину, Мой знак, и ничто не прикоснется к нему… он Мой, сказал Господь…

Абигайль остановилась, все еще дрожа от страха, но теперь уже уверенная в том, что ей необходимо сделать.

— Убирайтесь прочь! — выкрикнула старушка. — Правильно, это куры, но они предназначены для моих гостей! А теперь прочь все!

И они отступили. Казалось, в их маленьких глазках промелькнуло беспокойство. И внезапно они исчезли, растворились, как тающий дым. « Чудо», — подумала матушка Абигайль, и благоговение и благодарность Господу наполнили все ее существо. Затем, совсем неожиданно, она похолодела.

Где-то далеко на западе, за Скалистыми горами, которых не было видно даже на горизонте, она почувствовала, как глаз — некий сверкающий Глаз — внезапно открылся и, разыскивая, повернулся к ней. Так же четко, как если бы он говорил вслух, она услышала:

— Кто здесь? Это ты, старуха?

— Он знает, что я здесь, — прошептала она в ночи. — Помоги мне, Господи. Помоги мне сейчас, помоги всем нам.

Волоча сумку, она снова пошла к дому.

Они появились два дня спустя, 24 июля. Она не успела сделать все приготовления, как собиралась; снова матушка Абигайль чувствовала себя полностью разбитой и истощенной, способной только еле-еле передвигаться, испытывая боль во всем тепе, она с трудом даже набирала воду из колодца. Она проспала почти весь день после эпопеи с курами и борьбы с полчищем ласк. Ей снилось, что она находится в прохладном месте высоко в горах, где-то посередине Скалистых гор, на запад от шоссе № 6, серпантином вьющегося между высокими скалистыми стенами, затенявшими этот провал весь день, куда солнце заглядывало только на полчаса с одиннадцати сорока пяти до двенадцати пятнадцати. В ее сне стояла кромешная тьма — ни сияния луны, ни проблеска звезды. Где-то завывали волки. Внезапно в этом мраке открылся Глаз, устрашающе поворачиваясь из стороны в сторону, в то время как ветер тоскливо завывал в соснах и голубых горных елях. Это был он, и он искал ее.

Матушка Абигайль очнулась после этого продолжительного, томительного сна менее отдохнувшей, чем когда ложилась, и снова она молила Господа освободить ее или, по крайней мере, изменить направление, которое Он предназначил для нее.

На юг, север или восток, Господи, и я покину Хемингфорд Хоум, вознося Тебе молитвы. Но только не на запад, только не к тому темному человеку. Скалистых гор недостаточно, чтобы разделить нас и его. Пусть лучше между нами станут Анды.

Но какая разница. Позже или раньше, когда этот человек почувствует в себе достаточно сил, он отправится на поиски тех, кто будет противостоять ему. Если не в этом году, то в следующем. Собаки исчезли, их унес грипп, но высоко в горах остались волки, готовые услужить Отпрыску Сатаны.

И не только волки готовы были служить ему.

Утром того дня, когда прибыли ее гости, матушка Абигайль начала растапливать печь в семь утра. Господь ниспослал ей прохладный, облачный день, первый за несколько недель. К вечеру, скорее всего, пойдет дождь. По крайней мере, бедро, сломанное ею в 1958 году, предсказывало дождь.

Сначала матушка испекла пироги, положив в них консервированную начинку, хранящуюся на полках ее кладовой, свежий ревень и клубнику из сада. Клубника, слава Богу, только что поспела, и приятно было сознавать, что она не пропадет зря. От самого факта, что она готовит еду, матушка почувствовала себя намного лучше, потому что куховарила всю свою жизнь. Черничный пирог, два с ревенем и клубникой и один яблочный. Ароматы стряпни наполнили утреннюю кухню. Абигайль разложила пироги охлаждаться на подоконники — так она делала всю свою жизнь.