Жюль Лермина - Вампир

— Не думайте, — сказал он в заключении, — что тут какое-нибудь шарлатанство, нет, это действительно наука, а он её адепт. Винчент, человек холодный и положительный, неспособный фантазировать или заблуждаться. Он идёт медленно от точки до точки, подвергая самой тщательной проверке каждый пройденный шаг.

— Ты понимаешь, — продолжал Гастон, — как я хотел узнать подробности? Пусть будет наука! Но какая? На все вопросы, которые я ему задавал, мой друг отвечал уклончиво, очевидно не желая выдавать секреты своего учителя. Тем не менее, мне все-таки удалось кое-что узнать, хотя, в сущности, очень немного. Винчент не занимался «вторым зрением», угадыванием будущего и тому подобными штуками. Его труды были строго научными и ограничивались областью физиологи или даже физики. Он занимался «излучением силы» (термин Крукса) из человеческого тела без помощи материальных проводников, силы, обладающей или притяжением, или отталкиванием. Ты видишь, что отсюда до гипнотизма и внушения один только шаг. И вот, я отправился к Винченту удовлетворять свое любопытство. Он произвёл на меня такое впечатление, какого раньше я никогда не испытывал. Когда я сказал ему, ссылаясь на своего, тогда уже умершего друга о желании моём быть его учеником, он окинул меня пристальным взглядом, в котором было нечто странное, не поддающееся описанию. В один миг я погрузился в необъяснимое состояние, которое, однако, не было похоже ни на сомнамбулическое онемение, ни на гипнотическое очарование… Мне показалось, что я испытываю какое-то неодолимое притяжение. Пойми хорошенько, что я тебе сейчас скажу; мое тело оставалось на месте, его не влекло к Винченту, но я чувствовал, как нечто выходило из всей его поверхности, из всех пор и стремилось к старому доктору. Это длилось не более нескольких секунд и вдруг прекратилось.

— Сколько вам лет? — отрывисто спросил Тевенен.

— Двадцать шесть.

— Вы слишком много работаете, — продолжал он, — вы израсходуетесь слишком рано. Поберегите себя.

Его слова меня удивили, так как я был совершенно здоров, жизнерадостен и полон сил, хотя после только что испытанного ощущения, о котором я тебе говорил, я чувствовал усталость, как бы после какого-нибудь излишества. Я попытался вернуться к цели моего визита, но он меня прервал:

— Не ждите от меня ничего, — сухо сказал он. — При настоящем состоянии знаний или, скорее, пред лицом всеобщего невежества мне запрещено сообщать кому бы то ни было то, что я знаю.

— Но почему же? — вскричал я. — Почему не помочь нам, молодым людям в борьбе против рутины?

— Почему? — переспросил он, вставая и смотря на меня пылающим взором. — Потому что… потому, что моя наука преступна!

И не дав мне произнести ни одного слова, с поразительным красноречием стал разбирать состояние нашей современной «положительной» науки. Не было таких систем, теорий и открытий, которых бы он не изучил и не проверил. Подавленный такой колоссальной эрудицией, таким беспримерным энциклопедизмом, я слушал его красивую, полную образов речь. С нескрываемым, порой ядовитым сарказмом он бичевал предрассудки, нерешительность и трусость, которые останавливали всех работников и исследователей на пороге науки. Неведомый пророк — он предсказал успехи, каких мы добьёмся, и его предсказание сбылось. Он положительно видел по ту сторону нашего горизонта, и я впоследствии оценил точность и верность его дедуктивных выводов. Кончив, он отпустил меня жестом, прибавив:

— Я отказываюсь посвятить вас в мою науку, ибо она преступна, потому что она в сотни раз увеличивает ужасное неравенство между борцами за жизнь.

После этих загадочных слов он замолчал, и я должен был удалиться, унося с собою впечатление восхищения, смешанного с ужасом. Признаюсь, этот человек показался мне каким то сверхъестественным существом, великим и в тоже время мрачным. Было ли тому причиной первое возбуждение, или что другое — не знаю. Могу сказать тебе только одно: если бы я захотел определить, не размышляя, а вдруг разом, по первому впечатлению, старого Тевенена, назвал бы его мудрецом-вампиром. Можешь смеяться, если тебе угодно, но эта мысль и теперь иногда появляется у меня в голове. Почему? Я никогда не могу дать себе ясного в том отчета, и даже в настоящее время затруднился бы это сделать. Если хочешь, доискивайся сам причины. Однако, поздно. Вернемся.

— Еще одно слово, — сказал я. — Виделся ли ты потом с Винчентом?

— Да, несколько раз. Я встречал его неоднократно. Он казался то старым, разбитым, как, например, сегодня вечером, то наоборот, помолодевшим жизнерадостным, бодрым.

— И ты считаешь, ему сто лет?

— Вспомни числа, который я тебе назвал, и сочти.

Мы расстались, и вскоре я один у себя, при свете лампы, возобновил прерванные занятия.

Часто смеются над той стремительностью, с какой дети переходят от одной мысли к другой. В то время, как их внимание поглощено одним, — вдруг пролетает мушка, и течение их мыслей изменяется. Они забывают о том, что их недавно интересовало… Так ли велика разница между детьми и взрослыми?..

Если бы кто-нибудь спросил меня, какие обстоятельства помешали моему твердому намерению повидать г-на Винчента и постараться его изучить, я бы очень затруднился ответить. Вернее всего, мне помешала сама жизнь, с её волнениями и постоянной сменой впечатлений и лишь время от времени, в часы досуга у меня появлялось иногда воспоминание об этом странном человеке, и то в виде неясного образа, без определённых контуров.

Таким образом прошло два года, за которые в моей жизни произошли существенные перемены: умер мой отец, оставив маленькое состояние, скопленное по грошам с изумительной выдержкой крестьянина, отказывавшего себе во всём, ради обеспечения будущности своего ребёнка. Образовалась клиентура, и я отказался от мысли о профессуре. Наконец, я женился и стал отцом прелестной девочки.

Годы бежали. Я совсем забыл старого Тевенена. Его преступную науку. Мои дела окончательно устроились, я ни в чем не нуждался, я был совершенно доволен судьбой. Мои работы по нервным болезням наделали шума, что льстит моему самолюбию. В семье всё было благополучно, дочь росла, обещая сделаться красавицей. Словом, я был совершенно счастлив. Но спустя десять лет, после первой встречи с Винчентом де-Тевененом судьба меня вновь с ним свела и это произошло следующим образом.

Мой собрат, доктор Ф., директор лечебницы для умалишенных, однажды прислал мне записку с просьбой приехать для исследования одной из его больных. Дела меня задержали на несколько дней и он вновь написал мне, настойчиво приглашая приехать. Дело шло об очень интересном феномене раздвоенья личности. Я поехал. В течение нескольких часов мы производили разные опыты, один интереснее другого, и только боязнь сильно утомить больную заставила нас их прекратить. Мы вышли в сад, прилегающий к великолепному зданию, известному всей Европе и мой коллега, провожая меня, сообщил мне о результате своих личных наблюдений над занимавшей нас больной. Когда мы подошли к решетке сада и собирались уже распроститься, условившись завтра встретиться, из аллеи лавров выскочил маленький мальчик и бросился к доктору. Тот приподнял его и, показав мне, сказал: