Олег Северный - 2012. Танго для Кали

И тут Чёрный застыл столбом, так что его пришлось обходить следующим экскурсантам. Он столько раз пробегал по этим строкам, а дошло до него только сейчас: это же… это же в месяц, когда он родился, весь мир перешёл на единое атомное время! Вот это совпадение. Но… он, не веря себе, ещё раз перебрал в голове цифры, которыми записывается величина атомного эталона, — это уже не совпадение! Это уже Знак! А вот об этом он расскажет только самым близким… И это Седой знал семнадцать лет назад?!

— Мистер, с вами всё в порядке? — вежливо осведомился смотритель зала.

Антон вздрогнул и пришёл в себя:

— Да. Да, извините, я задумался.

— Ничего страшного. — Служащий музея легко улыбнулся и отошёл.

Чёрный осторожно набрал в грудь воздуха. Всё! Это не просто Знак, это Откровение. Вот теперь он получил здесь всё, что нужно было получить. Пора возвращаться.

Фрост спешил. Зачем-то его понесло в магазин на дальнем конце улицы, он даже там что-то купил. Может, так было нужно по правилам? Правил он не знал, поэтому просто шёл туда, где он должен был встретить… Или мог встретить… Или рассчитывал. А может, всего лишь надеялся. Разница между долгом и надеждой невелика, когда всё, что от тебя зависит, — это успеть.

Человек с глазами слепца, высокая ломкая фигура среди сумерек, приходящий и уходящий по собственному капризу, знающий и желающий говорить. Или не желающий. Фрост догнал его, перегнал и встал на пути.

— Всё же ты здесь. — В голосе были и уверенность, и безнадёжность.

— Да. Как я смогу найти?

— Иди в Старый Дом.

— Там нет живущих.

— Там есть все, кто тебе нужен.

Фрост, не благодаря, развернулся. Тех, кто знает дорогу в Храм, благодарить не нужно.

Дом был стар давно и беспросветно. Облупились колонны, обсыпалась лепнина в их головах: то ли завитки, то ли листья, ржавые прутья с кусками бетона остались от балконов справа, а слева они уцелели и даже демонстрировали кованые завитки оград. Окна зияли, а дверь неожиданно отгородилась засовом, бурой полосой железа, перечеркнув себя наискосок.

Фрост толкнул изъеденную ржой кованую калитку, вошёл во двор. Снова посмотрел на дверь. Засова на ней теперь не было. Её давно не красили, но полотно выглядело толстым и прочным, а медная ручка жирно блестела. Он повернул ручку и вошёл в дом.

Детские голоса вырвались откуда-то со стороны, заполонили подъезд. Детям было весело, они смеялись. Чисто вымытая лестница поднималась к площадке, где возле большого, сплошь застеклённого окна стоял фикус. Стены покрывали аккуратно поклеенные обои, кое-где разрисованные ребятнёй. Девушка подошла к нему, взяла за руку:

— Идём, доктор там.

Они вместе поднялись на этаж. По следующему пролёту уже спускался мужчина. Его волосы ожидали мыла, руки покрывали порезы и пятна ожогов, костюм был знаком со щёлочью и кислотой, а в его глазах плясали черти. Он нахмурился, качнул головой. Девушка оставила Фроста, спустилась, внизу хлопнула дверь. Человек снова мотнул головой, теперь вверх.

Фрост поднялся за ним на крышу. Доктор ждал, глядя за дом, в пустоту.

— Приступим?

Человек с безумными глазами зашёл со спины, надавил на плечи, заставляя Фроста встать на колени. Затем он повернул его лицо вверх, к потемневшему небу.

Доктор возник рядом с тиглем в руках. Руки безумца сдавили голову, не давая возможности уклониться. Доктор наклонил сосуд. Расплавленное золото пролилось.

Глаза испарились сразу с лёгким шипением. Боль и восторг смешались как две разноцветные струи одного потока. В глазницах застывало золото.

— Иди!

— Как? Я ничего не вижу!

— Открой глаза. В них навсегда золото Кадафа.

Фрост вспомнил, как он когда-то открывал глаза, повторил усилие. Теперь он видел. Видел то, что видели люди, и то, что было скрыто от них. Это было знанием и осознанием одновременно.

— Смотри! Вот там самый первый Храм.

Фрост обернулся туда, где прежде была пустота. Каменная пустыня продолжала плоскую крышу дома, в ней возвышался исполинский храм, невероятный и в своих границах, и в безграничности. То ли восстал до самого неба и излился обсидианом вулкан, то ли гора из чёрного камня легла под исполинский резец, то ли представления человека недостаточно, чтобы предположить, как его можно было построить. Фрост сделал первый шаг. Он постарался поверить, что то, что представляется ему зевом бездны, всего лишь врата Храма, и пошёл к вратам.

Подойдя ближе, он посмотрел вверх. В бесконечной вышине, куда вонзалась вершина Храма, мерцал свет. То ли Храм венчала звезда, то ли там, в сердце мрака и страха, кто-то был. Или что-то было. И он ждал сейчас Фроста. Или оно ждало.

Фрост побежал. Храм вырастал, занимал собой горизонт, надвигался на него, поглощал и окружал, распадаясь на элементы, неразличимые на расстоянии, заключая гостя в своё исполинское объятие. Теперь он видел череду остроконечных башен, продолжающую врата. Возникло движение.

Тысяча глаз уставилась на Фроста, тысяча пастей с острыми зубами оскалилась на него. Огромное бесформенное существо, состоящее из глаз и пастей, спустилось с башни. Фрост застыл, он был кроликом перед удавом, он был мошкой на игле страха, он был бабочкой в янтаре, он был…

Пространство взревело. Дрогнуло, раскатилось низким воем, как будто глубоко под скалой застонала сама Земля. Тварь ответила пронзительным визгом, обдирающим уши, как если бы железо скребло по стеклу. Звуковой удар вышвырнул его в реальность.

Фрост проснулся. Его мутило, болели глаза, перед которыми всё ещё стояли образы сновидения. Он видел Храм. Он не вошёл в него.

После зелёной Англии Москва встретила Чёрного слякотью и мокрым снегом. Он добрался до своего посёлка на электричке, спеша обрадовать Матрёну, сразу от калитки позвонил в домофон и только тогда заметил, что тот не работает. Мгновенно зашлось сердце, он рывком повернул ключ, толкнул дверь и едва не бегом бросился к дому. Дверь дома была заперта изнутри, Антон перевёл дух и торопливо вставил в скважину нужный ключ. В коридоре щёлкнул выключателем — света не было. Он тут же поднял глаза на щиток, но снег таял на ресницах, и он не мог ничего разглядеть.

— Антошка! — Матрёша образовалась в проёме двери и тут же повисла на его шее, обнимая, целуя и теребя одновременно. — Я тебя так ждала! У нас света нет, представляешь! Проводка сгорела. Как хорошо, ты приехал!

— Сгорела? — удивился Антон. — Как сгорела? Когда?

— Неделю назад. Я пришла из института, а тут вонь во всём доме стоит, и провода расплавились. Отключила всё.

— Молодчина. — Чёрный, наконец, отдышался — всё было в порядке, отсутствие электроэнергии — такая ерунда по сравнению с тем, что он успел подумать. — Ничего, провода восстановим. Как же ты тут живёшь?