Стивен Кинг - Бессонница

— По-моему, я знаю, где он. Я хочу сказать, Эд. Еще там, на крыше, я была почти уверена, что узнала это старое, ветхое строение, которое они показали нам.

— Что это было? И где?

— Это гараж для самолетов. Как там он называется? Ангар.

— О Господи, — произнес Ральф. — «Костал эйр» на шоссе Бар-Харбор?

Лоис кивнула:

— У них есть чартерные рейсы, полеты на гидропланах и все такое. Как-то однажды в субботу мы поехали прокатиться, и мистер Чэсс зашел туда и спросил человека, который там работал, сколько он возьмет с нас за полет на вертолете над островами. Тот сказал, сорок долларов, что было намного больше, чем мы могли себе позволить на такую ерунду, и летом, я уверена, тот парень не уступил бы ни цента, но стоял лишь апрель, и мистеру Чэссу удалось сбавить цену до двадцати. Мне казалось, это все равно слишком дорого для полета, который не продлится и часа, но я рада, что мы полетели. Это было страшно, но… красиво.

— Как ауры, — пробормотал Ральф.

— Да, как… — Голос ее дрогнул. Ральф взглянул на нее и увидел, что по ее пухлым щекам текут слезы. — …Как ауры.

— Не плачь, Лоис.

Она отыскала салфетку «Клинекс» в сумочке и вытерла глаза.

— Ничего не могу с собой поделать. Это японское слово на карточке означает камикадзе, да, Ральф? Божественный Ветер. — Она помолчала, губы у нее дрожали. — пилот-самоубийца.

Ральф кивнул. Он очень крепко сжимал рулевое колесо.

— Да, — сказал он. — Именно это оно и означает. Пилот-самоубийца.

Шоссе № 33 — в городе его называли Ньюпорт-авеню — проходило в четырех кварталах от Харрис-авеню, но Ральф вовсе не собирался прерывать их долгий путь на западную сторону. Причина была столь же простой, сколь и вынужденной: они с Лоис не могли допустить, чтобы кто-то из старых знакомых увидел их — помолодевших с понедельника лет на пятнадцать — двадцать.

Сообщил ли уже кто-нибудь из этих старых знакомых об их исчезновении в полицию? Ральф понимал, что такое возможно, но в то же время чувствовал, что может питать вполне реальную надежду на то, что до сих пор им удавалось избежать большого внимания — во всяком случае, среди их круга знакомых: Фэй и все остальные ребята, болтавшиеся возле развилки, наверняка слишком опечалены уходом сразу двух своих коллег по сообществу старых алкашей, чтобы тратить много времени на размышления, куда могла запропаститься эта старая задница Ральф Робертс.

И Билла, и Джимми могли уже успеть отпеть и похоронить к этому времени, подумал он.

— Если у нас есть время на завтрак, Ральф, пожалуйста, найди местечко как можно быстрее — я так голодна, что съела бы лошадь вместе со сбруей!

Они отъехали почти на милю на запад от больницы — достаточно далеко, чтобы Ральф почувствовал себя в относительной безопасности, — и он увидел впереди ресторан «Дерри». Включив указатель поворота и свернув на стоянку, он понял, что не был здесь с того времени, как заболела Кэролайн… По меньшей мере год, а может, и больше.

— Приехали, — сказал он Лоис. — И мы не просто поедим здесь, а съедим столько, сколько в нас влезет. У нас может не быть другого случая сегодня.

Она ухмыльнулась, как школьница:

— Ты сейчас ткнул пальцем в одну из самых больных моих ран, Ральф. — Она слегка поерзала на сиденье. — И еще мне надо пойти потратить монетку.

Ральф кивнул. Со вторника они не ели и не заходили в туалет. Если Лоис собиралась потратить монетку, то он намеревался заглянуть в мужской туалет и избавиться от пары долларов.

— Давай, — сказал он, выключив двигатель и заставив утихнуть это тревожное пощелкивание под капотом. — Сначала туалет, а потом обжираловка.

По дороге к двери она сказала ему (Ральфу показалось, что чересчур небрежно), что, по ее мнению, вряд ли Мина или Симона заявили о ее исчезновении, во всяком случае, пока. Повернувшись к ней, чтобы спросить, почему она так полагает, Ральф с изумлением и восхищением увидел, что она покраснела, как роза.

— Они обе знают, что я положила на тебя глаз много лет назад.

— Ты шутишь?

— Да нет, конечно, — проговорила она слегка растерянно. — И Кэролайн тоже знала. Некоторым женщинам это было бы неприятно, но она понимала, насколько это безобидно. Насколько я безобидна. Она была такой чудной, Ральф.

— Да. Была.

— Словом, они, наверное, решат, что мы… ну, знаешь…

— Решили смыться не прощаясь?

— Что-то вроде того, — рассмеялась Лоис.

— А тебе бы хотелось смыться со мной, Лоис?

Она встала на цыпочки и быстренько прильнула губами к мочке его уха.

— Если мы выберемся из этого живыми, ты только предложи мне.

Он поцеловал уголок ее рта, прежде чем открыть дверцу.

— Можете на это рассчитывать, леди.

Они разошлись по туалетам, и когда Ральф вышел оттуда, Лоис выглядела задумчивой и слегка потрясенной.

— Не могу поверить, что это я, — тихим голосом проговорила она. — Я хочу сказать, я, наверное, минуты две пялилась на себя в зеркало, и все равно не могу в это поверить. Все вороньи лапки под глазами исчезли, и мои волосы, Ральф… — Она подняла на него свои темные испанские глаза, сверкающие и изумленные. — А ты! Бог мой, ты вряд ли выглядел так, когда тебе было сорок.

— Не выглядел, но тебе стоило поглядеть на меня, когда мне было тридцать. Я был зверем.

Она хихикнула:

— Пойдем, дурачок, давай уже сядем и умнем побольше калорий.

— Лоис?

Она оторвалась от листка меню, который вытащила из стопки, засунутой между солонкой и перечницей.

— Когда я был в туалете, я попытался вернуть ауры. И на этот раз у меня не получилось.

— Зачем тебе это понадобилось, Ральф?

Он пожал плечами, не желая рассказывать ей про приступ дикого страха, охвативший его, когда он стоял у раковины, мыл руки и смотрел на свое странно молодое лицо в забрызганном водой зеркале. Ему вдруг пришло в голову, что он может быть здесь не один. Хуже того, Лоис в женском туалете за соседней дверью тоже могла быть не одна. За ее спиной к ней мог подкрадываться Атропос, совершенно невидимый, с бриллиантовыми сережками, сверкающими в крошечных мочках ушей… с вытянутым скальпелем…

Потом перед его мысленным взором вместо сережек Лоис или панамы Макговерна возникла скакалка, через которую прыгал Атропос, когда Ральф впервые засек его

(три-четыре-пять, гусыня пьет опять)

на пустыре между кондитерской и салоном загара, — скакалка, когда-то принадлежавшая маленькой девочке, которая однажды запуталась, играя с ней в квартире, выпала из окна второго этажа и умерла, сломав себе шею ( какой ужасный несчастный случай, у нее вся жизнь была впереди, если есть Бог на свете, почему Он допускает такое, и прочее и прочее, не говоря уже об ай-ай-ай и ой-ой-ой).