Стивен Кинг - Бессонница

Ральф полагал, что нет. Глаза у Лоис были замечательные, и не один раз он ловил свой взгляд, скользящий вниз по глубокому вырезу ее блузки, когда они втроем сидели на переднем крыльце и пили чай со льдом в вечерней прохладе, но он понимал, что маленькая головка может навлечь на большую голову крупные неприятности даже в семьдесят лет. Старость не оправдание для беспечности.

Он поднялся на ноги, зная, что Лоис смотрит на него, и изо всех сил постарался не сутулиться.

— Спасибо за заботу, — сказал он. — Не хочешь немного проводить старичка?

— Извини, я еду в центр. В швейном кружке появилась очень красивая шерсть, розовая, по-моему, афганская. Так что я подожду автобуса и пока поскучаю.

Ральф ухмыльнулся:

— Что ж, давай. — Он взглянул на ребятишек на детском бейсбольном поле. Пока он смотрел, парнишка с непомерной копной рыжих волос рванулся с третьей позиции, прыгнул головой вперед… и со звоном врезался в одну из стоек. Ральф вздрогнул, сразу представив себе машины «скорой помощи» со вспыхивающими огнями и воющими сиренами, но «макушка-морковка» со смехом вскочил на ноги.

— Пропустил, придурок! — крикнул он.

— Черта с два! — огрызнулся партнер, но тут же сам расхохотался.

— Тебе когда-нибудь хочется вернуться в этот возраст, Ральф? — спросила Лоис.

Он задумался, а потом сказал:

— Иногда. Чаще всего кажется, что в этом возрасте непросто жить. Заходи сегодня вечером, Лоис, посиди с нами.

— Может быть, — отозвалась она, и Ральф направился вверх по Харрис-авеню, чувствуя на себе взгляд ее замечательных глаз и изо всех сил стараясь держать спину прямо. Он полагал, что это у него получалось неплохо, но работа была не из легких. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким усталым.

Ральф договорился о визите к доктору Литчфилду меньше чем через час после разговора с Лоис на скамейке у парка; звонким сексуальным голоском секретарша сообщила ему, что может записать его на следующий вторник, на десять утра, если его устроит, и Ральф сказал ей, что это просто идеально. Потом Ральф повесил трубку, прошел в комнату, сел в кресло, развернутое в сторону Харрис-авеню, и стал думать о том, как доктор Литчфилд поначалу лечил мозговую опухоль его жены тайленолом-3 и брошюрками с описаниями различных способов расслабления. Потом он подумал о выражении, которое заметил в глазах Литчфилда после того, как результаты магнитных тестов подтвердили плохие показания компьютерного сканирования… О выражении неловкости и вины.

На противоположной стороне улицы горстка ребятишек, возвращавшихся в школу с перерыва, вышла из «Красного яблока», накупив леденцов и пирожных. Глядя, как они садятся на свои велосипеды и катят прочь по залитой солнцем жаркой улице в одиннадцать часов утра, он подумал то, что думал каждый раз, когда на поверхность его воспоминаний выплывали глаза Литчфилда: скорее всего это ложная память.

Дело в том, старина, что ты хочешь, чтобы Литчфилд смотрел с неловкостью… И даже более того, ты хочешь, чтобы он выглядел виноватым.

Вполне возможно, что так оно и было, вполне возможно, Карл Литчфилд был чудесным парнем и классным врачом, но тем не менее через полчаса Ральф снова позвонил в приемную Литчфилда. Он сказал секретарше с сексуальным голоском, что сверился сейчас со своим календарем и обнаружил, что десять утра в следующий вторник — это вовсе не идеальное для него время. Он совсем забыл, что уже записан на этот день к окулисту.

— Память у меня уже не та, что прежде, — извиняющимся тоном пояснил Ральф.

Секретарша предложила переписать его на тот же вторник — на два часа дня. Ральф пообещал подумать и перезвонить позже. Врешь, врешь, портки прожжешь, подумал он, кладя трубку, медленно вернулся к креслу и вновь уселся в него. Ты покончил с ним, верно?

Он полагал, что да. Не то чтобы доктор Литчфилд мог потерять из-за этого сон; если он и вспоминал про Ральфа, то никак не чаще, чем про то, как какой-нибудь очередной старый осел пукнул ему в физиономию во время осмотра простаты.

Ладно, так что же ты собираешься делать со своей бессонницей, Ральф?

— Сидеть спокойно полчаса перед сном и слушать классическую музыку, — сказал он вслух. — Куплю несколько памперсов на случай неожиданных естественных позывов.

Представив себе эту картину, он, к своему изумлению, расхохотался. Ему не очень понравились истерические нотки в этом смехе — если честно, смех был жутко неприятным, — но тем не менее прошло какое-то время, прежде чем он сумел остановиться.

Однако он полагал, что испробует предложение Гамильтона Дэвенпорта (хотя обойдется без памперсов, благодарим покорно), как пробовал почти все народные средства, которыми снабжали его знакомые из самых лучших побуждений. Это вызвало у него воспоминания о его первом народном средстве bona fide [13] Здесь: в которое он искренне уверовал (лат.) . и вслед за ними — еще одну улыбку.

То была идея Макговерна. Однажды вечером Билл сидел на крыльце, и, когда его верхний сосед вернулся из «Красного яблока» с порцией макарон и соусом, он кинул на него один взгляд сочувственно покачал головой и цокнул языком.

— Что это должно означать? — спросил Ральф, садясь рядом с ним. Сгущались сумерки. Чуть дальше вниз по улице маленькая девочка в джинсах и слишком большой для нее белой майке скакала через веревочку и напевала.

— Это значит, что ты выглядишь помятым, скрученным и измученным, — сказал Макговерн, большим пальцем сдвинул свою панаму на затылок и взглянул на Ральфа пристальнее. — По-прежнему не спишь?

— По-прежнему не сплю, — согласно кивнул Ральф.

Макговерн помолчал несколько секунд. Когда же он снова заговорил, то в его словах зазвучал тон абсолютного и окончательного — по сути дела, почти апокалиптического — приговора.

— Виски — вот ответ, — сказал он.

— Прости, что?

— Для твоей бессонницы, Ральф. Я не хочу сказать, что ты должен купаться в нем, — это вовсе не обязательно. Просто смешай столовую ложку меда с полпорцией виски и проглоти за пятнадцать — двадцать минут до того, как отправишься на боковую.

— Ты полагаешь? — с надеждой спросил Ральф.

— Могу сказать лишь, что со мной это сработало, а у меня были немалые трудности со сном, когда мне перевалило за сорок. Оглядываясь сейчас назад, могу сказать, что это был, пожалуй, главный кризис в моей жизни — шесть месяцев бессонницы и около года депрессии из-за плеши.

Хотя во всех книгах, которые Ральф изучал, говорилось, что выпивка — очень поганое средство, что на самом деле она нередко ухудшает положение, а не помогает, он все же попробовал. Он никогда не был особенно пьющим, поэтому начал не с половины порции, рекомендованной Макговерном, а с четверти, но через неделю, не принесшую ни малейшего облегчения, добрался до полной порции… а потом до двух. Однажды утром он проснулся в двадцать две минуты пятого с противной головной болью в сочетании со слабым вязким привкусом «Былых времен» на нёбе и понял, что впервые за последние пятнадцать лет страдает от похмелья.