Стивен Кинг - Бессонница

— Как ты ее назовешь? — спросила Лоис. — Есть какие-нибудь идеи?

— Конечно, — ответил Ральф. — Розали.

Следующие четыре года оказались неплохими и для Элен и Нат Дипно. Какое-то время они жили в скромной квартирке на восточной стороне Дерри, укладываясь в библиотекарскую зарплату Элен, так как не имели ничего, кроме нее. Маленький домик неподалеку от бывшего дома Ральфа был продан, но деньги ушли на оплату долгов по прежним счетам. Потом, в июне 1994-го, Элен получила словно принесенную ветром страховку… Правда, принесший ее ветер оказался Джоном Лейдекером.

Большая Восточная страховая компания первоначально отказалась оплачивать полис страхования жизни Эда Дипно, утверждая, что он покончил с собой. Потом, после великого множества причитаний и бормотаний себе под нос, директора компании предложили реальное соглашение. Сделать это их убедил партнер Джона Лейдекера по покеру по имени Говард Хэйман. В свободное от троек, стритов и флеш-роялей [73] Комбинации карт в покере. — Примеч. пер. время Хэйман был адвокатом и обожал наседать на страховые компании.

Лейдекер вновь повстречался с Элен у Ральфа и Лоис в феврале 1994-го, чуть не тронулся рассудком от восторга («Это никогда не было настоящей любовью, — говорил он Ральфу и Лоис позже, — что, наверное, и не так уж плохо, учитывая, как все обернулось».) и познакомил ее с Хэйманом, поскольку решил, что страховая компания пытается облапошить ее. «Он был безумец, а не самоубийца», — заявил Лейдекер и твердил это еще долго после того, как Элен вручила ему его шляпу и указала на дверь.

Когда перед компанией замаячила перспектива судебного процесса, в котором Говард Хэйман грозил выставить Большую Восточную в роли Серого Волка, пожирающего Красную Шапочку, Элен получила чек на семьдесят тысяч долларов. Поздней осенью 1994-го она потратила большую часть этих денег на дом на Харрис-авеню, всего через три двери от своего прежнего жилища и прямо напротив дома Харриет Бенниган.

— Я никогда не была по-настоящему счастлива на восточной стороне, — сказала она Лоис как-то в ноябре того же года. Они возвращались домой из парка, и Натали крепко спала, устроившись в своей прогулочной коляске, закутанная так, что виден был лишь розовый кончик носа и облачко от дыхания из-под большой лыжной шапки, которую связала сама Лоис. — Я всегда мечтала о Харрис-авеню. Ну разве не безумие?

— Не думаю, что мечты вообще могут быть безумием, — ответила Лоис.

Элен и Джон Лейдекер встречались почти все лето, но ни Ральф, ни Лоис особенно не удивились, ни когда отношения этой парочки резко прекратились после Дня труда, ни когда Элен начала носить скромную розовую треугольную булавку на своей чопорной библиотекарской блузке с высоким воротничком. Быть может, они не удивились, потому что оба были достаточно стары и много в жизни повидали, а возможно, на каком-то глубинном уровне они все еще улавливали окружавшие вещи ауры — эти яркие ворота, открывающие путь в тайный город скрытых намерений, потайных желаний и замаскированных мотивов.

Ральф и Лоис частенько нянчились с Натали после того, как Элен вернулась на Харрис-авеню, и необычайно наслаждались этим занятием. Нат была ребенком, который мог бы появиться на свет в результате их брака, заключи они его лет на тридцать раньше, и самый холодный и пасмурный зимний день светлел и теплел, когда к ним рысцой вбегала Натали, похожая на крошечную копию Сайта-Клауса в своем розовом комбинезоне с рукавичками, свисающими из манжет, и возбужденно вопила:

— Пивет Вальф! Пивет Вуллис! Я пишла к вам в гости!

В июне 1995-го Элен купила подержанный «вольво», на который сзади наклеила плакатик, гласивший: «ЖЕНЩИНЕ НУЖЕН МУЖЧИНА КАК РЫБЕ ВЕЛОСИПЕД». Это заявление тоже не очень удивило Ральфа, но он испытывал печаль каждый раз, когда глядел на эту наклейку. Порой ему казалось, что самый главный урон, который Эд нанес своей вдове, сконцентрировался в этом ненадежном и не-таком-уж-смешном лозунге. И при виде его Ральф часто вспоминал, как выглядел Эд в тот летний полдень, когда Ральф пришел из «Красного яблока», чтобы схлестнуться с ним. Как Эд сидел без рубахи в фонтане брызг из оросительной трубки. Как на одной из линз его очков засохла капелька крови. Как он наклонился вперед, глядя на Ральфа своими серьезными интеллигентными глазами, и сказал, что, когда тупость достигает определенного предела, с ней становится трудно ужиться.

С того-то все и началось, иногда думал Ральф. Правда, что именно началось, он уже не помнил, и, возможно, это было к лучшему. Но провал в памяти (если это был провал) не изменял его убеждения в том, что Элен была каким-то непонятным образом одурачена… что какая-то злобная судьба привязала жестянку к ее хвосту, а она этого даже не знает.

Через месяц после того, как Элен купила себе «вольво», с Фэем Чапином случился инфаркт, когда он чертил предварительный график грядущего осеннего чемпионата «Шоссе 3 — Классик». Его забрали в городскую больницу Дерри, где через семь часов он скончался. Ральф побывал у него незадолго до его конца, и, когда он увидел цифры на двери — 315, — его окатило яростное ощущение deja vu. Сначала он приписал это тому, что Кэролайн закончила борьбу со своей последней болезнью в палате, расположенной чуть выше по коридору, а потом он вспомнил, что как раз в этой самой палате умер Джимми В. Они с Лоис навещали Джимми прямо перед его смертью, и Ральфу казалось, что Джимми узнал их обоих, хотя он не был точно уверен; его воспоминания о том времени, когда он впервые начал по-настоящему замечать Лоис, были спутанными и туманными. Он полагал, что причиной тому отчасти была любовь, а отчасти — старость, но, наверное, главную роль сыграла бессонница — он здорово страдал ею несколько месяцев после смерти Кэролайн, хотя в конце концов она прошла сама по себе, как это порой бывает с подобными недугами. И все же ему казалось, будто что-то,

(здравствуйте женщина здравствуйте мужчина мы ожидали вас)

выходящее далеко за рамки обычного, случилось в этой комнате, и, когда он взял иссохшую, обессилевшую руку Фэя и улыбнулся, заглянув в его испуганные и растерянные глаза, странная мысль пришла ему в голову: Они стоят прямо там, в углу, и наблюдают за нами.

Он оглянулся. В углу, конечно же, никого не было, но на мгновение… всего лишь на одно мгновение…

Жизнь с 1993-го по 1998-й текла, как она всегда течет в местах вроде Дерри: апрельские почки превращались в хрупкие опавшие октябрьские листья; рождественские елки притаскивались в дома в середине декабря и выбрасывались со все еще грустно свисающими ленточками мишуры с их ветвей на задние дворики в первую неделю января; младенцы входили в мир через входную дверь, а старики выходили через выход. Порой через выход отправлялись и люди в расцвете лет.