Стивен Кинг - Бессонница

Ральф поставил кипятить воду, чтобы сварить парочку яиц, и позвонил в городскую больницу Дерри с аппарата, стоявшего возле плиты. Его звонок переключили на служащую в приемном покое, которая сверилась со своим компьютером и сказала, что все верно, Элен Дипно была доставлена в больницу. Ее состояние считается удовлетворительным. Нет, служащей неизвестно, кто заботится о ребенке миссис Дипно; ей известно лишь, что Натали Дипно нет в списке пациентов. Нет, Ральфу нельзя навестить миссис Дипно сегодня вечером, но не потому, что так распорядился ее врач: миссис Дипно сама отдала такое распоряжение.

Зачем ей это понадобилось, хотел было спросить Ральф, но потом не стал утруждать себя. Женщина из приемного покоя скорее всего сказала бы ему, что ей очень жаль, но у нее в компьютере нет информации на этот счет, а Ральф полагал, что эта информация есть в его компьютере — том, который располагался между его громадными ушами. Элен не желала принимать посетителей, поскольку ей было стыдно. Во всем, что случилось, не было ни капли ее вины, но Ральф полагал, что это вряд ли могло изменить то, как она себя чувствует. Половина Харрис-авеню видела, как она плелась, шатаясь, словно здорово избитый боксер, когда рефери остановил бой; ее отвезли в больницу на машине «скорой помощи», и виновен в этом был ее муж — отец ее ребенка. Ральф надеялся, что ей дадут какое-нибудь снотворное, чтобы она проспала ночь; он полагал, что утром положение вещей может показаться ей чуть-чуть лучшим. Бог свидетель, хуже уже, пожалуй, некуда.

«Черт, хоть бы кто-то дал что-нибудь мне, чтобы я сумел выспаться этой ночью», — подумал он.

Тогда сходи к доктору Литчфилду, ты, идиот, немедленно отреагировала другая часть его мозга.

Женщина из приемного покоя тем временем спрашивала, может ли она еще чем-то ему помочь. Ральф сказал, что нет, начал было благодарить ее, но в ухо ему щелкнул сигнал отбоя.

— Чудно, — сказал Ральф. — Просто замечательно. — Он повесил трубку, взял столовую ложку и аккуратно опустил яйца в воду. Через десять минут, когда он усаживался за стол с тарелкой с катающимися по ней вареными яйцами, похожими на самые большие в мире жемчужины, телефон зазвонил. Он поставил свой ужин на стол и снял трубку:

— Алло?

Тишина, прерываемая лишь чьим-то дыханием.

— Алло? — повторил Ральф. Еще один вздох, такой громкий, что походил на всхлипывание, и опять щелчок отбоя. Ральф повесил трубку, мгновение простоял, уставясь на нее и нахмурившись так, что на переносице образовались три волнообразные морщинки.

— Ну давай, Элен, — сказал он, — перезвони мне. Пожалуйста.

Потом он вернулся к столу, сел и принялся за свой скромный холостяцкий ужин.

Через пятнадцать минут, когда он мыл тарелки, телефон зазвонил снова. Это не она, подумал он, вытирая руки посудным полотенцем, а потом перекинув его через плечо, когда двинулся к телефону. Это никак не может быть она. Скорее всего Лоис или Билл. Но другая часть его сознания знала лучше.

— Здравствуйте, Ральф.

— Здравствуй, Элен.

— Это была я… пару минут назад. — Голос ее звучал хрипловато, словно она выпила или недавно плакала, а Ральф не думал, что в больнице разрешают пить спиртное.

— Мне вообще-то так и показалось.

— Я услышала ваш голос и… я… не могла…

— Все нормально. Я понимаю.

— Понимаете? — Она шмыгнула носом.

— Думаю, да.

— Заходила сестра и дала мне болеутоляющее. Мне надо бы его принять — лицо здорово болит. Но я не разрешила себе принимать его, пока не позвоню вам и не скажу то, что должна сказать. Боль — поганая штука, но Она здорово стимулирует.

— Элен, ты вовсе не обязана ничего говорить. — Но Ральф боялся, что это не так; боялся того, чем это могло обернуться… Боялся, что она решила излить злость на него, поскольку не могла обрушиться на Эда.

— Нет, обязана. Я должна сказать вам спасибо.

Ральф прислонился к двери и на мгновение прикрыл глаза. Ему стало легче, но он не знал, как ответить. Он уже был готов сказать: «Мне жаль, что ты так к этому относишься», — поскольку он не сомневался, что она начнет упрекать его, говорить, что он полез не в свое дело. И Элен как будто прочла его мысли и захотела дать ему понять, что он был не очень далек от истины:

— Все время, пока меня везли сюда, держали в приемном покое и первый час в этой палате, я страшно злилась на вас. Я позвонила Кэнди Шумейкер, своей подруге и соседке с Канзас-стрит, и она пришла и забрала Нат. Она оставит ее у себя на ночь. Она хотела знать, что случилось, но я не стала ей говорить. Мне хотелось просто лежать здесь и беситься от того, что вы позвонили в 911, хотя я просила вас не делать этого.

— Элен…

— Дайте мне закончить, чтобы я могла принять таблетку и пойти спать. Хорошо?

— Идет.

— Как только Кэнди ушла с ребенком — слава Богу, Нат не плакала, а то я не знаю, как бы я выдержала это, — вошла женщина. Сначала я подумала, что она, должно быть, просто перепутала палаты, поскольку я понятия не имела, кто она, но когда до меня дошло, что она пришла ко мне, я сказала ей, что не хочу никого видеть. Она не обратила на это никакого внимания. Она закрыла дверь и задрала юбку, чтобы я увидела ее бедро. Там был глубокий шрам, тянувшийся от ягодицы почти до самого колена… Она сказала, что ее зовут Гретхен Тиллбери, что она советница по делам о семейном насилии в «Женском попечении» и что ее муж поранил ей ногу кухонным ножом в 1978-м. Она сказала, что, если бы сосед с нижнего этажа не наложил повязку, она умерла бы от потери крови. Я сказала, что мне очень жаль это слышать, но я не хочу говорить о своем собственном положении до тех пор, пока у меня не будет времени как следует все обдумать. — Элен помолчала, а потом сказала: — Только знаете, это была ложь. У меня было полно времени, чтобы все обдумать, потому что Эд в первый раз ударил меня два года назад, как раз перед тем, как я забеременела Нат. Просто я… все время отталкивала это от себя прочь.

— Я могу понять почему, — сказал Ральф.

— Эта леди… Ну, наверное, таких, как она, учат, как пробиваться сквозь стену, которой окружают себя такие пациенты, как я.

— Надо полагать, в этом состоит добрая половина их тренировок, — улыбнулся Ральф.

— Она сказала, что мне нельзя больше откладывать решение, что я попала в поганое положение и должна начать разбираться прямо сейчас. Я сказала, что, как бы там ни было, я вовсе не обязана советоваться с ней перед тем, как стану что-то предпринимать, или слушать всю ее чушь только лишь из-за того, что ее муж однажды порезал ее. Я чуть не сказала, что он, наверное, сделал это, потому что она никак не хотела заткнуться, убраться прочь и оставить его хоть ненадолго в покое, представляете? Но я действительно злилась, Ральф. Была боль… растерянность… стыд… Но главное — злость.