Стивен Кинг - Бессонница

И наконец, третье: серые ауры на самом деле не были пугающими. Они были вроде как… интересны.

— Во все времена люди умирали от недостатка сна, — тем временем говорил Уайзер, — хотя медицинские эксперты обычно писали в графе причины смерти «самоубийство», а не «бессонница». У бессонницы есть много общего с алкоголизмом, но главное состоит в следующем: и то, и другое — болезни ума и сердца, и, когда им предоставлена возможность развиваться своим чередом, они обычно разрушают душу задолго до того, как разрушится тело. Поэтому — да, люди умирают , и именно от недостатка сна. Сейчас для вас настало опасное время, и вы должны позаботиться о себе. Если начнете чувствовать себя по-настоящему паршиво, позвоните Литчфилду. Вы слышите меня? И плюньте на церемонии.

Ральф скорчил гримасу:

— Думаю, я скорее позвоню вам.

Уайзер кивнул так, словно этого и ожидал.

— Номер под телефоном Хонга — мой, — сказал он.

Ральф с удивлением снова взглянул на визитку. Там был второй номер, помеченный инициалами Д.У.

— В любое время дня и ночи, — сказал Уайзер. — Именно так. Мою жену вы не потревожите, поскольку мы в разводе с 1983-го.

Ральф попытался что-то сказать и обнаружил, что не может. У него вырвался лишь сдавленный бессмысленный звук. Он с трудом глотнул, пытаясь избавиться от комка в горле.

Уайзер увидел, как он старается, и хлопнул его по спине:

— Никаких воплей в магазине, Ральф, — это распугает богатых клиентов. Хотите салфетку?

— Нет. Я в порядке. — Голос его слегка дрожал, но был внятным и почти повиновался ему.

Уайзер окинул его критическим взглядом:

— Пока еще нет, но будете. — Большая ладонь Уайзера снова обхватила руку Ральфа, и на этот раз Ральф не стал тревожиться за целость своих суставов. — А пока что попытайтесь расслабиться. И не забывайте говорить спасибо за тот сон, который у вас есть.

— Ладно. Еще раз спасибо.

Уайзер кивнул и вернулся к своему прилавку.

Ральф пошел обратно по коридору № 3, свернул налево за стендом с презервативами и вышел через дверь с надписью над ручкой: БЛАГОДАРИМ ЗА ПОКУПКУ В «РАЙТ ЭЙД». Сначала ему показалось, что нет ничего необычного в жуткой яркости, заставившей его почти совсем зажмурить глаза, — в конце концов день был в самом разгаре и, быть может, в аптеке было чуть темнее, чем ему казалось. Потом он снова раскрыл глаза, и у него перехватило дыхание.

На его лице проступило выражение крайнего изумления. Такое выражение могло возникнуть у исследователя после того, как он долго продирался сквозь заросли и вдруг перед его взором открылся сказочный город или фантастическое геологическое образование — бриллиантовый утес или спиралевидный водопад.

По-прежнему не дыша, Ральф отшатнулся назад, прислонясь спиной к голубому почтовому ящику, стоявшему сбоку от входа в аптеку; его взгляд рывками двигался слева направо, пока мозг пытался переварить чудесные и страшные вести, которые доходили до него.

Ауры вернулись, но сказать так — все равно что сказать, будто Гавайи — это такое место, где не нужно носить пальто. На этот раз свет шел отовсюду — струящийся и яростный, странный и прекрасный.

Лишь один раз за всю свою жизнь Ральф переживал нечто отдаленно похожее на это. Летом 1941 года, когда ему исполнилось восемнадцать, он добирался на попутках к своему дяде, жившему в Поукипси, штат Нью-Йорк, примерно в четырехстах милях от Дерри. На исходе второго дня сильная гроза заставила его спрятаться в ближайшем укрытии — ветхом, покосившемся сарае, стоявшем на краю широкого луга. Большую часть этого дня он не ехал, а шел пешком, и потому громко захрапел в одном из давно пустующих лошадиных стойл сарая еще до того, как гром перестал разрывать небо над головой.

Он проснулся на следующее утро после четырнадцати часов крепкого сна и с удивлением огляделся вокруг, в первые несколько мгновений даже не понимая, где находится. Он знал лишь, что это какое-то темное, сладко пахнущее место и что мир сверху и со всех сторон вокруг него весь расколот ярчайшими лучами света. Потом он вспомнил, что нашел убежище в сарае, и до него дошло, что это странное видение вызвано ярким летним солнцем, проникающим сквозь щели в крыше и стенах… Да, только этим, и больше ничем. Однако он, подросток, все равно сидел в немом удивлении по меньшей мере минут пять; глаза его были широко раскрыты, в волосы набилось сено, к рукам пристала солома. Он сидел там, глядя на струящееся золото пылинок, лениво кружащихся в косых, перекрещивающихся лучах солнца. Он помнил, как подумал тогда, что как будто внезапно очутился в церкви.

Сейчас все было похоже на то давнее ощущение, только в десять раз сильнее. И главная чертовщина вот в чем: он не мог точно описать, что происходит и каким именно волшебным образом изменился мир, почему все открывшееся его взору стало таким прекрасным. У предметов и у людей — главным образом у людей — были ауры, да, но с этого потрясающий феномен лишь начинался. Никогда еще предметы не были такими яркими, такими целиком и полностью присутствующими. Машины, телеграфные столбы, продуктовые тележки перед супермаркетом, жилой многоквартирный дом на противоположной стороне улицы — все эти предметы, казалось, обрушились на него как мелькание буйных цветных узоров в старом фильме. В одно мгновение грязноватая аллейка на Уитчэм-стрит превратилась в страну чудес, и, хотя Ральф смотрел прямо на нее, он уже не был точно уверен, на что смотрит, и знал лишь, что это потрясающе, великолепно, сказочно и необычно.

Из всех аур он мог выделить только те, что окружали людей, входящих и выходящих из магазинов, засовывающих пакеты и свертки в багажники или садящихся в машины и отъезжающих прочь. Некоторые ауры были ярче других, но даже самые тусклые светились в сто раз ярче, чем в нескольких недавних случаях, когда он видел этот феномен в течение нескольких секунд.

Но ведь именно об этом говорил Уайзер, нет никаких сомнений. Это гиперреальность, и то, на что ты смотришь, ничем не отличается от галлюцинаций людей, находящихся под действием ЛСД. То, что ты видишь, просто еще один симптом твоей бессонницы — не больше и не меньше. Смотри на это, Ральф, дивись сколько хочешь — это и впрямь удивительно, — но только не верь в это.

Впрочем, ему не стоило уговаривать себя дивиться — диво было повсюду. Хлебный фургон выезжал со стоянки перед кафе «От обеда до заката», и яркая темно-красная субстанция — почти что цвета засохшей крови — вылетала из его выхлопной трубы. Это был не дым и не пар, но субстанция обладала некоторыми чертами и того, и другого. Яркость поднималась постепенно расходящимися клиньями вроде линий электроэнцефалограммы. Ральф глянул вниз, на мостовую, и увидел отпечатки шин фургона такого же темно-красного цвета на асфальте. По мере того, как фургон набирал скорость, выезжая со стоянки, призрачный графический след, вырывающийся из его выхлопной трубы, приобретал ярко-красный оттенок артериальной крови.