Игорь Каплонский - Ангелы Монмартра

Столы в «Резвом Кролике» были украшены подсвечниками с только что зажженными свечами. Избранные без труда разместились в залах. Анж по своему обыкновению сел в дальнем углу у очага. Подождав, пока прибывшие устроятся поудобнее, папаша Фредэ запер дверь изнутри.

– Любезный Фредэ, – произнес Жакоб, – не собираетесь ли вы провести сеанс столоверчения?

– Я выставил много вина, – сказал Фредэ. – По крайней мере, на полчаса нас оставят в покое. Каждый из присутствующих получит вот такой предмет. Это той-той, напиток из Америки. Он станет для вас пропуском в иное время… или же в иной мир. Рекомендую налить совсем немного и выпить залпом. То, что вы почувствуете и увидите, будет очень странным. Поэтому не уверенным в своей душевной крепости рекомендую хорошо подумать, стоит ли принимать напиток вообще. По той же причине мы не приглашали женщин.

– Вы нас более пугаете, чем интригуете, – заметил Жакоб.

На улице раздавался монотонный гул. Здесь же было слышно, как потрескивает свечной воск.

– Я готов, – наконец раздался голос Аполлинера.

– Я готов! – эхом вторил Модильяни.

– Я готов! – в свою очередь отозвался Сальмон.

Берта с дочерью разнесли по столам сосуды – каждому гостю по одному.

– Тогда прошу наполнить стаканы, – произнес Фредэ. – Вы совершите путешествие лишь один раз. А потом… потом той-той станет просто экзотическим напитком. После вашего возвращения я готов выслушать любые предположения о том, чем же это может являться.

Анж намеренно запоздал, наблюдая со стороны, как меняются лица присутствующих. Одни сидели с блаженно закрытыми глазами, другие были насторожены, третьи крайне напряжены. Со всех сторон раздались тяжелые вздохи и сдавленные восклицания: никто не был готов к жгучей остроте напитка. Потом всё замерло. Наверное, такая тишина царит в опиумных салонах Шанхая. Фредэ и Пижар также с интересом и некоторой завистью наблюдали за окружающими – ведь им-то больше никогда не попасть в тот странный и прекрасный мир…

Художник решился глотнуть напиток, лишь когда самые стойкие из гостей начали подавать признаки жизни. Последнее, что он увидел до погружения в транс, были зрачки Макса Жакоба, быстро бегающие под полуприкрытыми веками.

…Анжа вновь закачали тропические волны, и распахнулось черное южное небо, покрытое мириадами ярких звезд. Беззлобно рыкнул в темноте ягуар, придвинулись ближе любопытные глаза обезьян. Оставив добычу, шумно вспорхнула к пальмовым кронам хищная птица. Прогремели в сельве искореженные доспехи. Немыслимо далеко на востоке скрипнула ржавая якорная цепь.

Но на этот раз всё было словно понарошку, как декорация в театре…

Только она казалась настоящей – смуглая девушка на краю прибоя. Ей мешали грубые путы на тонких запястьях, и она звала Анжа глазами – невыносимой мукой в ярко-зеленых зрачках. Черты девушки были всё так же размыты и неразличимы.

И тут Дежан услышал ее бархатный голос – настоящий, уже не долетавший до него эхом сквозь гром сражения…

Сознание вернулось.

Анж нащупал кувшин и запил водой резкую горечь. Рядом послышались растерянные выкрики, грохот посуды, но он не желал раскрывать глаза. Ну же, еще минуту!..

Действительность вырвала его из видения. Как сквозь туман он увидел раздраженного Фредэ и хмурого Пижара, который стоял рядом с папашей.

– Этому нет объяснений! – крикнул папаша и припечатал кулак к столешнице.

Затем он подошел к двери и щелкнул замком.

– Я понимаю, мсье, вам необходимо осознать происшедшее. Конечно, следовало ожидать, что сегодня дискуссии не выйдет. Прошу прощения, но желание поделиться тайной оказалось поспешным. Ведь я рассчитывал на серьезное обсуждение…

Фредэ окончательно расстроился. Воцарилась тишина, лишь было слышно, как откатилась к стене чья-то упавшая тарелка.

– Я предупреждал вас, мсье Жерар, что эта затея опасна, – вполголоса молвил барон. – Не хватало, чтобы нас сочли колдунами. Необъяснимое вызывает страх, а вместе с ним и вспышки первобытной ярости.

Пижар был прав. Барон приступил к запоздалым объяснениям, при каких обстоятельствах он стал обладателем орехов той-той.

Анж поспешил как можно незаметнее выскользнуть на улицу. За ним последовал Модильяни.

– Постойте, мсье Дежан, – сказал он. – Я ушел потому, что не желаю разрушать сказку. Ведь объяснения могут оказаться обыденными и прозаичными. Это было бы для меня более сильным потрясением, нежели виденное. Например, то, что папаша Фредэ подсунул нам некое наркотическое вещество, дождался обострения наших чувств и незаметно включил замаскированный синематографический аппарат. Как вы думаете?

– Аппарата не было, – ответил Дежан. – Всё выглядело цветным и объемным, не так ли? Поздравляю, Моди, вы стали свидетелем чуда.

– Благодарю! – с чувством произнес Амедео. – Я почти успокоился.

Дверь «Кролика» снова отворилась, и оттуда вышли несколько незнакомых Анжу мужчин. Они были раздражены и направлялись к экипажам.

– Несчастные прозаики, – прокомментировал Модильяни. – А ведь им был преподнесен самый необыкновенный дар за всю их жизнь…

Анж пожал плечами. Они с Амедео уселись на скамеечку у входа.

Народ веселился вовсю; некоторые, будучи навеселе, уже задорно сражались деревянными саблями. Гости развлекались сами.

– Можете не согласиться, любезный Дежан, однако идея с пиратским карнавалом наивна, – сказал Моди. – Она опошляет значение этого события… Знаете, мне захотелось напиться. Составите компанию?

– С удовольствием, – вздохнул Анж.

Оба направились к одному из опустевших столов. Амедео отыскал чистые стаканы и наполнил их кальвадосом.

Выпили молча.

Дежан положил на тарелку остывшее баранье ребро. Модильяни отрезал кусок свинины. К ним подсели две изрядно выпившие полненькие натурщицы и стали бесцеремонно разглядывать Анжа. Одна, блондинка с растрепанными волосами, ткнула пальцем в плечо художнику.

– Какой вы большой! А сколько платите за сеанс? – и расхохоталась.

Модильяни уныло взглянул на свою соседку, рыжую бестию с россыпью крупных веснушек, и молча налил ей в свой стакан. Она выпила, сладострастно причмокнула и полезла рукой в его тарелку со свининой. Моди устало потер виски.

– Этого ли мы искали? – спросил он, глядя в пространство перед собой. – Что нашли, то наше. Вот оно, искусство. Вот она, любовь.

Натурщицы обиделись и с фырканьем упорхнули из-за стола.

– Она была прекрасна, – другим, серьезным тоном сказал Моди, и Анж сразу же понял, о ком идет речь. – И как несчастна! Что за наваждение…

– Я тоже хотел бы знать, – откликнулся Дежан. – В ней главная загадка.