Шарлотта Джей - Кости мертвецов

— Как здесь красиво.

Но Вашингтон озирался вокруг с явным беспокойством. Он чувствовал себя как лунатик, очнувшийся в разрытой могиле.

— В чем дело? — спросила Стелла.

— Мне знакомо это место!

— Любой бы его запомнил.

— Мы всего в десяти километрах от деревни!

— Хорошо. Час дня. Мы должны быть там к трем, хотя тропинки здесь такие заросшие, что можно подумать, будто по ним сто лет никто не ходил.

Вашингтон не слушал ее. Он не мог поверить, что они забредут так далеко. Ночная тень у постели, кокос на двери — все ерунда. Его не пугала даже тишина джунглей. Они были в десяти километрах от Эолы. По этой траве каждый день ходили ноги людей из Эолы, эти листья трогали их руки, эти оранжевые фрукты, ослепительные лилии использовались жителями Эолы как целебное средство. Эти деревья и кусты были союзниками народа, воздух давил проклятием Эолы, повсюду витали духи умерших.

— Мне подумалось: как странно, что мы никого не встретили, — сказала Стелла.

Он посмотрел на нее безумными глазами.

— Кого не встретили?

— Я о том, что по этим тропинкам никто не ходит.

— Они охотятся по другую сторону от деревни. Здесь им не нравится.

— Лес кажется совсем пустым. — Она прислушалась. Потом снова взглянула на Вашингтона. — Почему вы так боитесь этого места? — осторожно спросила она.

Он промолчал, и тут вдруг она все поняла.

— Именно здесь умер Серева?

Он кивнул.

— Его похоронили здесь?

— Да. — Он затравленно огляделся вокруг. Он не видел могилы и не знал, в каком месте она была. Той ночью ему было так же страшно, как сейчас.

— Понимаю. — Лицо ее помрачнело.

Он надеялся, что, если расскажет ей все, она не решится идти дальше.

— Мы расположились здесь на ночь, — начал он, — после того, как ушли из Эолы. И здесь он умер. Бедный Уорвик, он так горевал… — Стелла двинулась вперед. Он побежал за ней и схватил за руку. — Какой смысл идти дальше? — выпалил он. — Там нечего делать. Это просто деревня, такая же, как другие.

Она окинула его пристальным взглядом, но ничего не сказала. Высвободив руку, она пошла прочь. Когда мы вернемся, подумал Вашингтон, я убью ее за это. Но, с другой стороны, ему было так необходимо ее понимание. И ему ничего не оставалось, как последовать за ней. Они пошли по заросшей тропе, погружаясь в настороженную тишину.

Дорожка была слишком узкой для двоих, и Стелла шла впереди. Вашингтон едва не наступал ей на пятки. Спереди его прикрывала Стелла, но спиной он чувствовал, как что-то подбирается к нему сзади, все ближе и ближе. Это был даже не человек. Временами он представлял ползущую по тропинке к его ногам липкую грязь. Иногда это было какое-то серое, аморфное, извивающееся существо; иногда — один рот, иногда — пара круглых глаз без век. В его сознании не складывался образ человека, только отдельные части: оторванная рука, тянущаяся вперед, или ветвь, цепляющаяся за него, словно рука; зеленый побег, зараженный человеческой злобой. А иногда все это пропадало, и оставалось только ощущение вихря, дышащего ему в шею. То ему чудилось, что его нос улавливает легкий острый запах, разливающийся в воздухе. И это было ужаснее всего.

Не удержавшись, он оглянулся. Сзади ничего не было, но у него создалось впечатление, что он обернулся слишком поздно и не заметил молниеносного движения за спиной. Что-то промелькнуло и исчезло. Листья кустов подрагивали, как будто в них кто-то только что скрылся.

— Вы знаете, где мы? — спросила Стелла.

Она снова остановилась. Вашингтон положил руку ей на плечо. Теперь, когда они стояли на месте, ему казалось, что лучше бы уж они продолжали идти. Он огляделся по сторонам. Они были неизвестно где. Все те же фиговые деревья, всклоченный подлесок, наползающий на тропу. Потом он услышал шум реки.

Сначала он решил, что это просто тишина, только немного звонче, или ненасытные джунгли, впивающиеся в ил корнями, которые поят земными соками плоские широкие листья. Но это было журчание реки, видневшейся справа за деревьями. Он видел, как сверкает вода. Теперь до деревни оставалось не больше четверти мили.

Он не мог идти дальше, он не мог убить ее, он не мог оставаться здесь один. Он ничего не мог. Он мог только твердить:

— Не ходите!

— Почему?

— Мы почти на месте.

— Ну и?..

— У меня их золото, — лепетал он, — у меня их золото. Я дам вам половину! Можете взять все, если хотите! Возьмите! Все равно оно ваше. У вас есть на него право… Мне нужно было отдать его вам раньше…

— Вы с Дэвидом пошли в Эолу и обокрали этих людей. Так? — тихо спросила она.

— Так, — выдавил он. — Так.

— Вы пришли туда с этим намерением. — Она повернулась к нему лицом. Вашингтону показалось, что она оставила мысль о деревне, и в сердце его закралась робкая надежда.

— Да, мы все рассчитали. Никто не знал об этом. Нам только было нужно отклонить прошение Джоба, и сюда долго никто не придет. Нам нужны были деньги. Мне. Я не получил повышения. Я должен был… Я был единственным претендентом, но Тревор побоялся отдать мне это место. Он обещал мне кое-что получше. Но мне не нужны были его подачки, я хотел всего добиться сам. Я должен был избавиться от него. Он обрубал на корню все мои начинания. Он предпочитает дураков, которыми может помыкать, людей, которые будут дрожать и пресмыкаться перед ним, как его бедная дура жена. И Дэвиду тоже нужны были деньги. Он задолжал Тревору, много задолжал, и вдруг Тревор начал настаивать на возвращении долга. И мы решили действовать вместе. Мы решили пойти сюда, а потом представить официальный отчет. Ничего, мол, не нашли.

— А на самом деле?

Заметив жадный, как он решил, блеск ее глаз, он кивнул.

— Больше, чем мы могли унести. Мы сложили золото в коробки, в которых принесли подарки. Именно поэтому у нас было столько вещей и носильщиков. Уорвик, Серева и я. Нам оставалось только доставить его туда, где нас ждали носильщики. Оно закопано под моим домом. Мы не можем вывезти его из страны. В этом-то и загвоздка. Но мы найдем способ.

Повисло долгое молчание. Стелла пристально всматривалась в его лицо. Он с тревогой ждал ответа.

— Кто убил Дэвида? — спросила она.

Надежда умерла. Вашингтон заплакал.

— Он сам себя убил.

— Почему? — Но Вашингтон рыдал, закрыв лицо руками, и ничего не отвечал, и тогда она продолжала: — Потому, что это было выше его сил? Потому, что он был слишком порядочным человеком и увидел всю мерзость своего поступка? Да, теперь я понимаю. Самоубийство было единственным выходом.

Он кивнул, не отрывая рук от лица.

— Это не так страшно, — проговорил он сдавленным голосом. Теперь он забыл о ее присутствии и обращался к своему второму «я», которое много недель терпеливо, но настойчиво дожидалось его оправданий. — Каждый день мы совершаем вещи куда более страшные. Это не так страшно, как давать им деньги, которыми они не умеют пользоваться, или запретить их праздники, или приказать им не танцевать. Куда хуже давать им рубашки, которые намокают, а потом у них начинается воспаление легких; или учить их ценить нестоящее. Мы делаем это каждый день, не только здесь, но по всему миру. Мы учим их играть в азартные игры, пить. Мы дали им инструменты и уничтожили их мастерство. Мы отнимаем у них возможное счастье. Мы заражаем их нашими болезнями… — Он умолк и опустил руки.