Владимир Васильев - Гостиница

До сих пор Мальчик не мог разгадать таинственного смысла этой фразы, хотя искренне пытался, но одновременно и боялся, чувствуя в разгадке что-то страшное.

Учитывая все это, надежды атамана были, просто, смехотворны. А может, он и не надеялся, а только издевался?.. Ведь ясно же, что данная ситуация может вызвать сексуальные эмоции только у совершеннейшего маньяка!..

– Отпусти кота! – потребовал Мальчик.

– Что ж, похвально, похвально! – кивнул атаман, словно подтверждая ожидаемость результата. – Отпустите ее, – приказал он подручным, и они отпустили руки Девчонки.

Она, демонстрируя полное равнодушие к одежде, откинула волосы за спину, села к столу, плеснула в стопку коньяка и выпила в одиночестве.

– Состояние фрустрации, – осуждающе посмотрел на Мальчика атаман. – Ну, раз тебе кот дороже человека, перейдем к коту… Я отпущу его…

Мальчик сделал шаг вперед. Атаман предостерегающе поднял руку с ножом.

– Но при одном, последнем условии… Посмотрим, насколько искрення твоя жалость… Вернее, у вас, у мессий, это называется – сострадание…

– Какое условие? – внезапно охрипнув, спросил Мальчик, чувствуя очередной подвох.

– Ты должен занять его место, – невинным тоном ответил атаман.

– Не понял? – воззрился на него Мальчик.

Пацаны и Девчонка оторвали свои взгляды от стола и повернулись к атаману, почувствовав новое развлечение.

– Что ж тут непонятного? – удивился атаман. – Разумеется, с учетом масштабного коэффициента ты должен занять место этого кота на кресте… Точнее, на Хресте… Вот на этом!..

Он нажал какую-то кнопку на подлокотнике «трона» и подвал залил яркий свет. Вместе со светом на пол упала тень буквы “Х”. Мальчик резко обернулся. Его ослепил яркий луч прожектора, укрепленного на потолке за громадной деревянной буквой “Х”, опирающейся на две собственных «ноги» и на угадывающуюся сзади третью.

Буква была слишком велика для Мальчика. Она нависала над ним и подавляла. Видимо, слепящий свет прожектора усиливал эффект. Мальчик растерянно посмотрел на развлекающуюся компанию.

Атаман просиял, заметив его растерянность.

– Впечатляет?!.. Мое изобретение, – гордо признался он. – Великий символ Сущего… Великий, вечно неизвестный «икс» Бытия… «Икс – хромосома», порождающая нас в недрах этих телок… Символ Бытия, вечно перетекающего в Небытие… Мы настолько привыкли к нему, что не замечаем, как от рождения до смерти распяты на этом «иксе»… А если даже русское “Ха”, то все равно хрен – корень жизни и вечная насмешка бытия: ха-ха-ха… И имя Христа не случайно начинается с этой буквы…

– Глубокомысленно, – согласился Мальчик.

– Ну, так что выбираешь, – осклабился атаман. – Кота или Хреста?..

– Отпусти кота, – еле слышно прошептал Мальчик, которого вдруг охватило ощущение нереальности, театральности происходящего. Оно выходило за все мыслимые пределы его здравого смысла.

– Не слышу, – довольно усмехнулся атаман. – Язык от страха проглотил?

– Отпусти кота! – громко и звонко повторил Мальчик, ощущая, что происходящее сейчас выходит далеко за рамки судьбы несчастного кота. Сейчас уже дело в нем самом, а не в коте… Хотя все это не может происходить на самом деле…

– Правильно ли я понял, что ты согласен занять место кота на распятии? – уточнил атаман, пристально, без улыбки глядя на Мальчика.

– Да, правильно, я согласен занять место кота на распятии, – четко подтвердил Мальчик, глядя в глаза своему противнику.

– Что ж, – кивнул тот, – коты тебя не забудут… Приступаем!.. Ну!..

Пацаны бросились к деревянному «иксу», и только тут Мальчик, уже привыкнув к яркому свету, обратил внимание на металлические кольца, укрепленные на четырех концах буквы “Х”, и на свисающие с них толстые, длинные веревки.

Пацаны, опасливо поглядывая на него, подтолкнули Мальчика спиной к Хресту, накинули на запястья и лодыжки веревочные петли, затянули их (Мальчик наблюдал за этими странными манипуляциями с таким любопытством, как будто это происходило не с ним) и стали натягивать вторые концы веревок, протянутые через кольца. Все это очень ловко, словно всю жизнь только тем и занимались, что распинали эликов. Мальчик почувствовал, как его руки и ноги разъезжаются в стороны, а самого его тянет назад. Это было неудобно и унизительно. Мальчик, будто опомнившись, напрягся, пытаясь сопротивляться, но его с силой ударило о крестовину спиной так, что он чуть было не прикусил язык, но только гыкнул и глубоко вздохнул, выравнивая дыхание. Петли врезались в запястья под тяжестью его тела.

Пацаны тут же вскочили на табуретки, стоявшие рядом, и обмотали концами веревок руки от запястья до локтя и обратно, закрепив оставшиеся концы на кольцах. Нечто подобное было проделано и с ногами. Кто-то сзади перекинул веревку на уровне его бедер и туго притиснул их к скрещению деревянных брусьев.

Было похоже, что операция окончена. Пацаны отступили в стороны, открывая свободу обзора своему повелителю, но не уходили, словно ожидая дальнейших указаний.

Тот оценивающе осмотрел произведение своих подручных и покачал головой.

– Нет, не годится, – скривил он губы. – Мессия в шортиках и задравшейся спортивной майке – смешно… Раздеть!

Пацаны набросились на Мальчика, и он вмиг оказался голым.

– Вот это другое дело, – кивнул атаман. – Вздувшаяся кожа, напряженные мышцы, искаженное в муке и тоске лицо (оно еще впереди) – это то, что нужно для истории и истеричных фанатов. Делая мессию, надо соблюдать каноны образа. Фанаты не примут слишком много нововведений…

– Отпусти кота! – прорычал с х-реста Мальчик, не узнавая собственного голоса.

– Ах, да! Чуть не забыл! – всплеснул руками атаман. – Однако, прошу заметить, что ситуация вовсе не понуждает меня делать это… Ты сам, добровольно отдался мне в рабство, пожалев этого ничтожного кота… Раб – не человек. И обещания, данные ему, не имеют ни моральной, ни юридической силы… Любовь и жалость как основная компонента любви делают человека рабом, а потому не могут быть основой мессианского учения. Тут и Христос свалял дурака, и ты оказался таким же лопухом. В результате и ты, и кот, за чье освобождение ты так самозабвенно боролся, в моей власти… А могло бы быть иначе… Впрочем, нет – не могло бы. Для этого нам следовало бы поменяться местами, а на это мы не способны, даже если захотим… Ты подумай тут на хресте, почему испокон веку человечество делится на тех, кого распинают, и на тех, кто распинает, практически не перемешиваясь. Зачем это человечеству и на кого оно ставит?.. Хотя сомневаюсь, что тебе будет до философских размышлений. Ты свое время упустил… Ладно, победителю должно быть великодушным, посему я не буду так уж явно макать тебя мордой в дерьмо, оставив кота подыхать на кресте или выпустив ему кишки…