Составитель Сергей Чекмаев - Зомби в СССР. Контрольный выстрел в голову

Синявин приоткрыл форточку и закурил, стряхивая пепел в спичечный коробок. На современных картах, в атласах никакого Средневолжска не было и в помине. На старых, десяти– и более летней давности – был. Теперь, прослушав откровения сержанта Красникова, Синявин знал, почему.

Дверь открылась, и в кабинет, мягко ступая, вошел представительный, седой мужчина лет пятидесяти. Синявину сразу бросился в глаза звездообразный, уродливый шрам на правой щеке. Он походил на фиолетового паука, вцепившегося в лицо мужчины. Шрам стягивал щеку, поддергивая уголок рта, и оттого казалось, что вошедший все время усмехается.

– Здравствуйте, товарищ Синявин.

– Добрый день. Чему обязан?

– Я – генерал–лейтенант Комитета Государственной безопасности Боровиков, комендант особого Средневолжского района, – глядя прямо в глаза Синявину, четко произнес мужчина. Он был уверен в эффекте. Синявин вздрогнул, смешался, зачем–то спрятал руку с окурком за спину.

– Да вы не волнуйтесь, – успокоил его Боровиков. – Ничего страшного не произошло. Более того – наша с вами встреча была предопределена.

– То есть как? – Синявин наконец совладал с собой, выкинул окурок в форточку, подошел к столу, сел, закинул ногу на ногу.

– Вы нам нужны, Александр Аркадьевич. Ваши последние монографии, связанные с медитативными практиками и излучениями трансовых состояний, наделали немало шуму в узких кругах специалистов. В общем, мы специально допустили утечку. И вот вы здесь и вы заинтересованы, не так ли?

Синявин вздохнул. Ему не нравился этот разговор. Еще больше ему не нравился Боровиков. Кроме того, он уже понял, что ему сейчас скажут, и решил опередить собеседника:

– Закрытый НИИ?

– Очень закрытый. Режим секретности – как на ядерных объектах. Город обнесен пятиметровой бетонной стеной. Там все… по прежнему. Ну, вы меня понимаете.

– То есть эти существа… Они живы?!

– Некробы? Не живы. И не мертвы. Прекрасный объект для изучения, а?

– Это чудовищно! Целый город!

– Согласен, тут присутствует некий, э–э–э… моральный аспект. Но тема, тема какая! Вы же ученый – у вас глаза должны гореть!

– Знаете, когда вот так не оставляют выбора, это не очень–то способствует горению, – сказал Синявин и нахмурился – получилось, словно бы он оправдывается.

– Мы не имеем права на ошибку, – развел руками Боровиков. – Хватит, один раз уже… Итак – вы согласны и готовы приступить к работе?

– Послушайте, генерал, к чему эти игрища? – Синявин вскочил, трясущимися руками полез за сигаретами. – Я же теперь не могу отказаться! Если я…

– Не будем о грустном. Все необходимые бумаги вы подпишете с моим заместителем. Он же отвезет вас в институт. Город вы увидите позже, из окна спецмашины.

Боровиков повернулся и пошел к двери.

– Одну секундочку! – крикнул ему в спину Синявин.

– Что такое? – генерал обернулся.

– Этот сержант, милиционер… Ваш, так сказать, живец. Вы вправду держите его здесь, в лечебнице? Или он – просто подделка?

– Да нет, отчего же – подделка. Вполне реальный человек, вы потом сможете с ним познакомиться, если захотите.

– Но ведь если все, о чем он говорил, – Синявин бросил быстрый взгляд на магнитофон, – правда, то почему он является пациентом психиатрической клиники?

Генерал несколько секунд молча смотрел на Синявина, потом ответил:

– Потому, что он бежит не из города, а в город. Потому, что генератор в подвале военкомата все еще не запущен. А в комнату связи, откуда звала на помощь ефрейтор Цыплакова, все эти годы никто не входил…

1

Директор Шатохин подписывал бумаги. Перед ним на столе лежала их целая стопка. Василий Трофимович брал верхний лист, читал его, держа в вытянутой руке, морщился каждый раз брезгливо, но все равно ставил подпись. Секретарша Александра Петровна ловко выхватывала подписанное и убирала с глаз долой – в папку.

Расправившись со стопкой, Шатохин снял очки, широкой ладонью потер лицо, зевнул.

– Все, что ли? – спросил устало.

– На подпись – все, – секретарша пожала плечами, – а в приемной сидит один…

– Санкин, пенсионер? – встревожился директор.

– Да нет, молодой, – Александра Петровна глянула в бумажку. – Окользин из КБ…

– По личному?

– Говорит, по производственному.

– Значит, опять склока в КБ! Как пауки в банке, честное слово. Ладно, зови этого, и хватит на сегодня.

Допущенный Александрой Петровной, в кабинете появился скромный молодой человек с рыжеватой и несколько встрепанной шевелюрой. Смущенно глядя на директора сквозь очки, он поздоровался и представился инженером Окользиным, Сергеем.

– А отчество? – тепло улыбнулся Шатохин.

– Юрьевич, – признался инженер.

– Так–так! – директор указал на стул и, не давая посетителю раскрыть рот, заговорил сам:

– Хорошо, что вы зашли, Сергей Юрьевич. Расскажите–ка мне, что там у вас делается, в КБ. Когда оснастку под семьсот двенадцатый надеетесь сдать?

Семьсот двенадцатый заказ был ахиллесовой пятой конструкторского бюро, и Шатохин нарочно упоминал его, разговаривая с конструкторами. Это заставляло их держаться в рамках.

На этот раз, однако, коронный вопрос не произвел ожидаемого эффекта.

– Скоро сдадим, – равнодушно пожал плечами посетитель. – Но я хотел поговорить не о КБ…

«По личному», – подумал директор определенно.

– Я насчет грубельных печей, – продолжал инженер. – Случайно увидел проект… Мы что, собираемся строить участок в Неглинево?

– М–м… – Василий Трофимович помедлил, соображая, к чему бы такой вопрос. Проект был давно утвержден и передан строителям. – А что, собственно, вас беспокоит?

Окользин зябко поежился, глянув куда–то в окно.

– Нельзя этого делать, – тихо сказал он. – Это опасно. Я сам из Неглинево. И родился там, и в школе учился, и… Ну нельзя! Ей–богу, нельзя!

– Не волнуйтесь, Сергей Юрьевич, – Шатохин удивленно смотрел на инженера, – никто и не собирается устраивать площадку в самом селе. Она будет в трех километрах, и это совершенно не опасно. Ну не могу же я прямо в городе грубель обжигать, кто мне разрешит? А там болото, земля бросовая, совхоз от нее отказался…

– Да не бросовая! – перебил его Окользин. – А заповеданная. То есть, заказанная человеку, зареченная, понимаете? Испокон веков люди там не строили ничего, не сеяли, лес не рубили. Потому что это кладбище…

Шатохин озадаченно уставился на инженера. Про какое–то кладбище на месте будущей грубельной площадки он слышал впервые.

– И что же, – осторожно спросил он, – там и памятники есть? Надгробья какие–нибудь?

Окользин, неуютно сутулясь, смотрел в пол.

– Ничего там нет. Это очень старое кладбище.