Наталья Александрова - Шкатулка Люцифера

Старыгин прошел на кухню, снял с крючка медную чеканную джезву, насыпал в нее кофе, повернулся к Агриппине:

– Вы проходите в комнату, сейчас я поставлю кофе и приду…

Она неохотно развернулась, окинув взглядом кухню.

В отличие от остальной квартиры здесь не было ничего лишнего, все стояло на своих местах и сияло чистотой. Видно, что Старыгин прекрасно управляется со своим холостяцким хозяйством. Или здесь все-таки бывает какая-то женщина? Отчего-то Агриппине претила такая мысль. Скорее всего, он просто нанимает уборщицу, да хоть ту же соседку, что с котом сидит, пока он в отъезде.

Однако, отметив, что Старыгин двигается по кухне ловко и уверенно, она решила, что все же этот рохля кое-что умеет. По крайней мере, на своей кухне.

Агриппина замешкалась в дверях кухни, и Старыгин, по-своему истолковав ее замешательство, обратился к коту, который сидел посреди кухни, влюбленно наблюдая за дверцей холодильника:

– Василий, покажи гостье дорогу!

Кот не подвел: он поднялся, пренебрежительно взглянул на Агриппину и неторопливо направился по коридору, гордо подняв хвост, как предводители туристских групп несут над головой зонтики или трости, чтобы не растерять свое стадо.

– Надо же – он у вас дрессированный! – проговорила Агриппина, следуя за котом.

– Не дрессированный, – возразил Старыгин. – Кошку нельзя выдрессировать, она для этого слишком самолюбива. Просто он понимает меня и делает то, что я прошу, если, конечно, это не слишком противоречит его собственным интересам…

Агриппина недоверчиво хмыкнула.

Вслед за котом она вошла в просторную комнату.

Как и в прихожей, здесь было слишком много красивых вещей, слишком много картин и репродукций, слишком много пыли. Как он живет в такой захламленной квартире?

Она устроилась на низком уютном диване, покрытом мягким шерстяным покрывалом в золотистых разводах. Кот тоже вскочил на диван, пристроился рядом с ней, потерся пушистым боком – то ли налаживал отношения, то ли из вредности хотел полинять на ее свитер рыжей шерстью. Агриппина решила считать это дружеским жестом и почесала Василия за ухом. Он не возражал.

Кот Василий очень недружелюбно относился к гостям женского пола. Проще говоря, он ревновал. Однако котяра был хоть и избалован хозяином сверх меры, однако умен и хорошо понимал свою выгоду. Так, с возрастом, он уразумел, что женщины в квартире – это, так сказать, неизбежное зло. Хозяин отчего-то не может обходиться без женского общества, а его, Василия, задача – сделать так, чтобы дамы приходили пореже и уходили пораньше.

За эту гостью кот был спокоен – хозяину она не слишком нравилась, наверное, потому, что от нее пахло не духами, а лекарствами. Так что посидит немного и уйдет, а они останутся в теплой светлой квартире. С полным холодильником, между прочим.

В дверях появился Старыгин с подносом.

Он поставил поднос на низкий столик – на нем стояли дымящаяся джезва, две чашки тонкого старинного фарфора, серебряная вазочка с печеньем, коробка конфет. Агриппина отметила, что конфеты эстонские, привезенные из Таллинна.

Под ее насмешливым взглядом он расстелил на столике салфетки и бережно расставил чашки.

«Дорогие небось, – сообразила Агриппина, – трясется над ними, разбить боится. Тогда поставил бы что-нибудь попроще… Передо мной, что ли, выпендривается?»

Она задумалась на секунду и поняла, что нет. Ничего он не выпендривается, просто привык пользоваться красивыми старинными вещами и приучился относиться к ним бережно.

Агриппина едва заметно пожала плечами. Самой ей было решительно все равно, из чего пить. То есть, конечно, не из консервных банок, но дома у нее имелась кружка с отбитой ручкой и облезлым петухом на боку. Кружка эта была не то чтобы любимая, но почти единственная, годилась и для чая, и для кофе, и для воды, и для сока. Вот когда она окончательно треснет, Агриппина купит новую. А сервизами разными комнату загромождать она не собирается.

Точно так же ей было все равно, на чем есть, на чем сидеть – лишь бы удобно, комфортно, а на эстетических вопросах она никогда не зацикливалась.

– Да, вы же хотели чего-нибудь выпить! – спохватился Старыгин. – Виски? Коньяк?

– Да необязательно. – Агриппина неожиданно растерялась. – Я вообще-то не пью…

– Конечно. – Старыгин смущенно улыбнулся. – Я тоже практически не пью, вы не подумайте. Но это просто чтобы не простудиться… на улице промозгло…

– Ну, тогда чуть-чуть коньяку…

Старыгин достал из невысокой старинной горки пузатые коньячные бокалы, вытащил откуда-то из потайного места бутылку темного матового стекла в медалях и надписях, Агриппина заметила незнакомое французское название.

Дмитрий Алексеевич склонился над ней, в бокал полилась тонкая струйка красновато-золотистого напитка.

Наклонившись над гостьей, Старыгин случайно увидел в вырезе простого свитера ее шею и ключицу.

Под бледной кожей билась маленькая синеватая жилка, и в этом была такая беззащитная, трогательная женственность, что Старыгин смутился больше прежнего. Эта трогательная жилка совершенно не вязалась с показной грубостью Агриппины и снова заставила его представить свою гостью в длинном вечернем платье, с накинутым на плечи серебристым палантином…

Кроме того, оказавшись так близко к ней, Старыгин почувствовал сквозь резкий больничный запах дезинфекции и лекарств, сквозь мужской аромат табака ее собственный, едва уловимый запах – словно на него пахнуло сухой, нагретой солнцем травой, полевыми цветами и летним полднем…

Он закашлялся от смущения и едва не пролил коньяк.

Агриппина поднесла бокал к губам, сделала небольшой глоток…

Она не слишком разбиралась в дорогих элитных напитках, пожалуй, иногда предпочитала с мороза выпить рюмку водки. Или вина уж на празднике каком… Но этот коньяк говорил сам за себя.

В нем сочеталась благородная сладость спелого винограда и бархатная нота дубовой бочки, а еще – теплый аромат яблок, аромат Южной Франции… Агриппина словно оказалась на освещенных вечерним солнцем золотых холмах Прованса…

– Что это такое? – спросила она с детским удивлением. – Я такого никогда не пробовала…

– Правда, замечательный? – обрадовался Старыгин. – Мне его привозит иногда старинный знакомый… Этот коньяк делают в одном-единственном маленьком винодельческом хозяйстве…

Агриппина взглянула на Дмитрия Алексеевича с непонятным ей самой интересом. Сейчас он ничем не напоминал того ворчуна и растяпу, с которым она ехала из Таллинна больше шести часов. Глаза выразительные, взгляд зоркий и уверенный, пышные, чуть тронутые благородной сединой волосы, а самое главное – его удивительно красивые руки.