Юрий Моренис - Охота на вампиров

Выехав на центральную улицу, Ал определил направление двинул свой джип на окраину. Город еще не закончился, а вокруг начала подступать тайга. Она хозяйничала уже здесь на улицах, скрывая в густых зарослях дворцы и коттеджи состоятельных жителей. К одной такой «хижине дяди Тома», окруженной высоким кирпичным забором, и направился Ал.

Он достал пульт и набрал комбинацию цифр. Железные ворота бесшумно распахнулись, и джип въехал в небольшой двор. Почти всю его территорию занимали двухэтажный добротный дом, большой гараж и летняя мансарда, занесенная снегом. Ал вновь набрал код. Ворота закрылись и почти одновременно поднялась гофрированная дверь гаража. Там уже горел свет.

— Лакея только не хватает, — пробурчал Ал, — механического, робота-лакея.

Он развернул во дворе автомобиль и задним ходом заехал в гараж. Здесь стояли еще две машины: такой же японский джип и, совершенно неуместно смотревшиеся, старенькие «Жигули». На обеих — местные номера.

Ал вышел из машины, пару раз присел, размял косточки и по-хулигански, с особыми переливами свистнул.

В воротах гаража, на фоне черного неба и темно-синего снега — бесшумно появился седой, громадный волк.

— Здорово, Малыш! — Поприветствовал волка Ал. — Небось соскучился? Тогда пошли в дом…

24 марта 1854 года

Любезный мой друг Карл Антонович!

Рад, безмерно рад, что ты вернулся и жив. Главное, жив! Уж сколько тебя хоронили, отпевали и поминали, прости, Господи, но ты по-прежнему здравствуешь наперекор всем смертям.

И в кампании 1812-го года костлявая обходила тебя стороной. Помнишь январь 14-го года? Сражение при Ларотьере? Славная была битва! Меня контузило, а у тебя ни царапинки за всю кампанию.

А Париж? Тот, наш триумфальный Париж! Кабаре, гризетки, шансоньетки… Я за всю остальную жизнь не выпил столько вина, сколько за те несколько месяцев в поверженном Париже. Иногда я с грустью говорю себе: «Полноте, дружище, а был ли у тебя Париж, была ли молодость?» Всю радость жизни выжрали дочиста казематы да каторга. Нынче с каждою зорькой встаю, как сызнова жизнь начинаю.

Надеюсь, подобные печали не тревожат твою душу?

Любезный друг Карл Антонович, слухом, как говорится, земля полнится, и, будучи наслышан о твоих похождениях, вдруг подумал, что жизнь у человека одна, зато смертей много. Вот и с тобою так — одна смерть, преследуя тебя, отпихивала локтем другие. Прости, друг Карл, за некоторую бестактность, но сия тема кажется мне скорее забавной, нежели скорбной.

Когда смерть в первый раз посягнула на тебя? Не на войне, гораздо позже — через десяток лет на дуэли с этим молдавским бароном. Помнишь, как отлеживался у меня на Фонтанке? Хотя, вряд ли… Ты тогда в бреду был, метался в жару от полученной раны. Моя-то, дура-покойница, Царствие ей небесное, промываючи твою рану, все суетилась, как бы ты в наших покоях Богу душу не отдал. Видать, ты слышал. Как же иначе объяснить, что ты только начав поправляться — вдруг взял и исчез.

Уж как я бранил свою благоверную, земля ей пухом, мол, чего нюни распускала, теперь из-за деликатности своей Карл Антонович где-нибудь на задворках кончается.

А ты тогда вон где, аж в Италии объявился! Сказывали, с карбонариями связался, преследовали тебя и убили. А потом из Греции слух докатился, что ты с самим лордом Байроном на короткой ноге, и оба вы в тамошней революции головы буйные сложили.

Сколько раз терял я тебя, дражайший Карл Антонович!

А ведь не случись дуэль с молдавским барончиком, не рань он тебя, не сбеги ты от сетований моей покойницы, светлая ей память, ты, со своим мятежным характером, находился бы в тот день в первых рядах на Сенатской площади. Не зря ж тебя судьба так носила: то карбонарии, то лорд Байрон…

А последствия того дня известны. Компанию тем пятерым ты может и не составил, но уж точно просидел бы со мной по соседству в Петропавловке десяток-другой лет. А затем — каторга… Но до нее надо было дожить.

Слава Богу, для меня все эти мытарства кончились, а твои смерти от них уберегли.

Ах, любезный Карл Антонович, добрая весть о тебе всколыхнула мою душу, разбудила воспоминания, подвигла на размышления, на которые нынче времени у меня достаточно. Обитаю я в большом доме — сам его спроектировал, возвел и сиим сооружением горжусь.

Позволь мне кое-что объяснить…

Хоть я ссыльный, на поселении, но родная Сибирь встретила меня приветливо. Ты, надеюсь, не забыл, что я здешний уроженец, коренной сибиряк. Правда, детство мое прошло в иных местах, но в этом городе жители помнят мои инженерные работы, которые я проводил в 1817-20 годах. И ты знаешь, ко мне пошли заказы на строительство загородных домов и дач, что обеспечивает безбедное существование и доброе отношение местного света. Губернатор, архиерей, командующий гарнизоном — милые, славные люди, и статус мой им безразличен. Сибирь — не Европа, здесь людей ценят по другим меркам.

Особенно сдружился я с умнейшим человеком — купцом, виноторговцем, Серафимом Аристарховичем Соломиным. Начались наши отношения с того, что заказал он мне проект загородного дома. Всего три версты от города, чудесная природа — лес, река, горы. Я закатил ему «дворец», который прозвали «Соломенным». Строительство уже подходит к концу, и как-нибудь я тебе эту сказку опишу. В уплату за труд Серафим Аристархович выделил мне 50 десятин земли рядом со своей усадьбой. Так и сдружились.

Отрока его, Михаила, довольно смышленого юношу, я настроил получить образование в Петербурге в Институте Корпуса инженеров путей сообщения, который в свое время стал и мне Альма-матер.

Так что, Карл Антонович, изволь видеть, с тобой говорит человек-хозяин. Хотя хозяин я плохой. На своих десятинах возвожу хуторок, а пока проживаю в недостроенном, но вполне уже пригодном для обитания «Соломенном дворце». Занимаюсь отделкой второго этажа и всякими архитектурными выкрутасами, вроде арок и башенок. В городе прошел слух, и сюда наезжают гости поглазеть и поахать. Это подливает масла на мое истосковавшееся в темницах тщеславие. Не обессудь, но суетны мы, суетны… и ни возраст, ни мудрость тому не помеха.

Но больше обретаюсь в уединении, которое мне вовсе не докучает. Уж к чему, к чему, а к уединению я привык…

Искрение преданный Вам.

Гаврила Батюшков.

Нет, спокойной жизни не будет! У Ала — тем более.

Как-то он отправился с сыном в лес… Жена его, Ольга Константиновна, на своем телевидении пропадает. Она — медиа-магнат; вся в передачах, фильмах, сериалах, и даже успела номинироваться на «Тэффи». Несмотря на занятость, у Ала на воспитание сына времени достаточно. То с Юркой в родные чащи забредут, то в Лондон или Рим поедут. Это смотря какие сказки читают — про Гарри Потгера или про Чиполлино. Мальчик ведь должен знать, где действие происходит. Но ему особенно сказки про Кощея Бессмертного нравятся, поэтому они больше по глухим дебрям и лесам путешествуют.