Шарлин Харрис - Волкогуб и омела

Маннаро понюхал воздух и взвыл. У этого грациозного черного волка клич оказался глубоким, проникновенным и повелительным, он дрожью отдался в черепе Лобисона, утопив в себе все другие звуки и ощущения. Повеление, которому нельзя было противиться.

И тут же ему ответила Романов, стоящая на четырех длинных изящных ногах, серебристая при луне. И этот вой разорвал на части все представления Лобисона о себе и его самого, а лунный свет выстроил его заново, в новое воплощение красоты, грации и голода.

Романов взвыла еще раз, долгим, злобным призывом желания. Опустив голову, она смотрела на Лобисона немигающими голубыми глазами.

Он посмотрел на нее в ответ, отзываясь на ее вой каждой косточкой и каждым сухожилием, каждым волоском покрывшей его серой шкуры. Он чуял ее запах, почти что ее вкус, соблазнительный, головокружительный запах ее мускуса. Он хотел ее так, как никогда не хотел никого, ничего, с той страстью дикаря, что гнала его, подобно демону, беспощадно, неустанно, неизбежно и непременно.

Она прыгнула на него, цапнула за плечо обжигающими зубами — и исчезла среди деревьев.

Ноздри Лобисона затопил запах его собственной крови, и волк пустился в бег за волчицей.

Вообще-то я Рождество люблю.

Люблю убирать свое чахлое деревце мишурой и украшениями, вешать рождественские огоньки в каждом углу своей односпаленной квартирки. Люблю готовить эггног и печь рождественские пряники, люблю, когда вдруг звучат веселые рождественские поздравления в хмуром офисе отдела паранормальных расследований. Даже люблю толчею в магазинах за «совершенно необходимыми» подарками для племянницы и племянников.

И всего этого и еще много чего я ждала в этом году — вознаградить себя за обгаженное Рождество прошлого года. Но опять не заладилось, а все из-за этого дурацкого положения.

Для начала: не очень легко впасть в рождественское настроение, когда стоишь посреди вьюги в костюме эльфа, отмораживая себе задницу.

Ну, ладно, не совсем это была вьюга, скорее с неба медленно и неуклонно сыпалось что-то мокрое и белое, но я торчала в зеленом дурацком наряде, даже не отороченном мехом, как у Санты, и в идиотских остроконечных туфельках, занудливо позванивающих при каждом шаге, так что можно эту хрень счесть и вьюгой. Просто не тепло, скажем так.

Но снег — это еще было не самое худшее. Может, я бы как-то его пережила, и холод тоже, и непоявление кого бы то ни было, похожего на злодея, если бы не некоторое шестифутовое и широкоплечее темноволосое явление, стоящее глубоко в тени дверного проема за десять футов слева от меня.

Это явление называлось Броуди Джеймс, эксперт по вервольфам и старший следователь отдела паранормальных расследований. Владелец неотразимой улыбки и тела, созданного рождать желание.

Именно он бросил меня без предупреждения ровно год назад.

С усилием выдохнув, я зазвонила громче, чем это было необходимо. Радостный звук прорезал тьму, но не привлек внимания спешащих прохожих. В такую ночь каждый хотел только одного: убраться с улицы. Мысль подать на благотворительность даже не всплывала в голове.

Черт побери, может, и у психа, убивающего сборщиков рождественской милостыни, тоже хватит ума сегодня не вылезать на улицу.

Тогда мне здесь стоять наживкой — именно настолько бесполезно, насколько мне кажется.

— Еще чуть громче — и колокольчик сломаешь, — сказал Броуди добродушным и веселым голосом.

Этот звук слишком часто за последний год наполнял мои сны.

Я не ответила. Может, я и буду с этим гадом работать время от времени, но разговаривать с ним больше, чем это необходимо, не стану. Мне еще надо спасибо сказать ему за то, что почти весь год он мотался по командировкам где-то за границами штата. Если бы мне пришлось с ним работать изо дня в день, я бы попросила о переводе.

И это был бы стыд и позор, потому что мне на самом деле нравилось быть членом группы — в тех случаях, когда это не означало отмораживать задницу в ночной вьюге, конечно. И уж точно я для этой работы подходила со своей способностью чуять «зло» — что в людях, что в ком другом. Наша группа была небольшим подразделением ФБР, и мы работали с каждым делом, где обнаруживались хотя бы намеки на проявление паранормального. Люди вполне смирились с существованием вампов, оборотней и прочего, что прячется в темноте, но черт их побери, если они хотят иметь с этим дело. А копы все, что пахнет мистикой, отфутболивают артистично.

Конечно, сама я человек, но из-за своего таланта чувствую себя в собственной расе чужаком. Хотя, когда Броди меня так неожиданно бросил, это не вызвало у меня ощущения, что нелюдям я так уж нужна.

— В конце концов тебе придется со мной разговаривать, — сказал он, слегка меняя положение. Густой и пряный его аромат донесся до меня в холодном воздухе, напомнив долгие ночи, которые я проводила в его объятиях, вдыхая именно этот запах.

Я слишком яростно тряхнула жестянкой перед пробегающей мимо женщиной. Она мотнула головой, на меня даже не посмотрев. Наверное, я еще и неправильный сборщик: детская благотворительность вряд ли долго прожила бы на моей выручке.

— А если я скажу, что виноват и мне очень жаль? — добавил он, помолчав.

— А если я тебе скажу, что мне это все равно? — огрызнулась я, мысленно тут же дав себе пинка за нарушение обета молчания, но не в силах все равно сдержать слов.

— Я не поверю.

Я обернулась, уставясь в темноту, где его никак было не увидеть.

— На прошлое Рождество мне было очень даже не все равно. А на это Рождество я только хочу поймать нашего убийцу, содрать этот идиотский костюм, уйти ко всем чертям из-под снега, пока задницу не отморозила, и встретить праздник с сестрой и ее детьми.

Я резко отвернулась, снова показав ему спину. И очень кстати, потому что снова ощутила на себе его взгляд. Жар в тех местах, где он скользил по моему телу, согревая заледеневшие кости и заставляя пульс неровно подскакивать и пропускать удары.

Где же этот рождественский маньяк шляется, когда он нужен?

— Почти полночь, — сказал Броуди. — Если наш убийца не проявит намерения атаковать и кого-либо обескровливать после этого магического часа, что ты скажешь на предложение найти кафешку и выпить по чашке кофе?