Анна Клименко - Морф

— Я дойду, — сказала я, направляясь к бадье, — обязательно. Я достигну такой степени мастерства, что они сами меня попросят… к ним прийти.

— Ну, что ж, Ирбис, — он развел руками, — у тебя много времени. Живи здесь столько, сколько сочтешь нужным… в конце концов, я в долгу перед господином Виаро, а он за тебя просил.

Я полезла в воду, но, как бывает в глупых романах, поскользнулась, и обязательно ударилась бы затылком о мраморный пол, не подхвати меня господин некромант.

— Ох, — только и пробормотала я, вдыхая легкий аромат свежести, исходящий от него. А я-то думала, что все они пахнут мышиным пометом и сушеными лепестками роз…

— Отец! — сказал кто-то укоризненно.

Я быстро, насколько могла, вывернулась из объятий Арниса, плюхнулась в бадью и только тогда обернулась на голос. В дверях стоял худенький подросток, только-только входящий в пору юности. Похоже, это был второй живой человек в замке помимо самого Штойца. И этот несуразный и долговязый мальчуган так же походил на своего родителя, как вороненок может походить на лебедя.

***

— Отец, — срывающимся голосом повторил мальчишка, — ты же обещал! Я еще могу понять и простить эту бесконечную череду шлюх, дорогих и не очень. Но умертвие? Хайо, до чего же ты докатился!

И, резко повернувшись, он стремительно вышел. Мой перепуганный взгляд метнулся, встретился со спокойным взглядом Арниса Штойца.

— Неприятная сцена, леди Валле, — пробормотал он, — прошу меня извинить. Мне следует объясниться с моим… сыном. Прошу вас, принимайте ванну, а затем спускайтесь вниз, в холл. Там будет накрыт обед. Судя по вашему виду, чистая вода совершенно не причиняет вам неприятностей, так что наслаждайтесь.

Я осталась одна по шею в теплой, пахнущей вербеной воде, наедине с неприятностями, которые буквально преследовали меня на каждом шагу. Впрочем, они прицепились ко мне давненько — именно тогда, когда меня угораздило дать воды приговоренному к смерти лекарю.

Часом позже я выбралась из ванны, чистая и благоухающая как утренний сад. Льняные полотенца, которые оставили мне бессмертные слуги, были новыми и приятно царапали кожу, напоминая о том, что я еще состоянии чувствовать как человек. Потом я нырнула в нижнюю сорочку, отделанную чудным кружевом, облачилась в платье, прикидывая, как могла выглядеть прежняя его владелица и где она сейчас. Как и следовало ожидать, платье оказалось слегка велико в груди, но — милая, пора бы и привыкнуть к тому, что все вокруг женщины как женщины, а ты — гадкий утенок. Под платьем нашлись атласные туфельки, в которых совершенно невозможно передвигаться по лесу, но зато удобно прогуливаться по полированному полу. Я добыла из сумки свой гребень, украшенный гербом семьи Валле, подобралась к белому трюмо на гнутых ножках. Из прозрачных зеркальных глубин на меня уставилось существо с бледной до синевы кожей, нежно-сиреневыми губами и радужками, источающими слабое гнилостно-зеленое свечение. Мда. Хороша девица-то. В таком виде к людям лучше не соваться — ибо сразу получу под ребра вилы, а в сердце осиновый кол — и поди докажи, что ты добрая и человечиной не питаешься.

Я приуныла. И при жизни не была красавицей, а сейчас вообще превратилась в чудовище, в монстра. Девочка-умертвие.

Впрочем, наверняка эльфам без разницы, как я выгляжу. И если… вернее, когда я стану великой и знаменитой… Думаю, им будет наплевать на то, как я выгляжу, ведь главное — хорошая, взаимовыгодная сделка.

Я пригладила гребнем волосы, еще раз тоскливо посмотрела на собственное отражение и побрела к выходу. Настроение становилось все паршивее и паршивее с каждой секундой, и, скорее всего, именно поэтому я почти не удивилась, когда мне на голову обрушился поток отборных помоев.

Да, именно так и случилось: я высунула нос за дверь, и — шшшух! На рукаве повис рыбий скелет, декольте украсили гнилые картофельные очистки.

— Ах ты, гаденыш, — процедила я, сплевывая. Все, что пришло в голову.

Мальчонка оказался непрост, ой как непрост. Судя по тому, как ловко он над дверью подвесил водяной шар, сыночек Арниса Штойца пошел не в отца. Любопытно, как отнесется клан некромантов к водяному магу? Или у некромантов нет единого клана?..

Эх, трудно, нечеловечески трудно брести по прекрасным коридорам беломраморного дворца, оставляя позади шлейф изумительной помойной вони. Я искренне надеялась на то, что зомби в ливреях не хихикают и не перешептываются за моей спиной. Они должны стоять смирно и тихо, наблюдая, как улиткой ползет не до конца мертвая девица, оставляя за собой мокрый след.

Так я добралась до холла и, высоко подняв голову, направилась к обеденному столу. В одном, пожалуй, я оказалась права: кроме папочки и сыночка не было здесь больше живых людей. Ну, или просто их забыли позвать к обеду. Арнис восседал во главе стола, свежий, умытый. Каштановые кудри томно рассыпались по кружевному воротнику. Камзол — ах, какой камзол! — мой отец никогда не носил таких, ибо привык жить скромно и по средствам. Темно-синий, бархатный, вся грудь расшита золотыми нитями и жемчугом. В общем, не некромант, а прямо-таки мечта любой воспитанницы нашего интерната общей магии.

Мой враг — а кто бы сомневался, что этот молокосос им станет? — восседал по правую руку от господина Штойца, примерный мальчик, достойный отца. В белой рубашечке, в черных штанишках. Непослушные лохмы цвета воронова крыла были зачесаны назад и собраны в короткую косичку. На смуглой мордахе застыло выражение совершенной и непревзойденной невинности.

Они сидели и мирно беседовали, неспешно поедая суп. За спиной Арниса стоял улыбчивый мертвяк, который, видимо, был изготовлен специально для того, чтобы прислуживать за столом.

А потом все это благолепие разбилось вдребезги, потому что некромант оторвался от созерцания тарелки и взглянул на меня.

— Ирбис?.. — вкрадчиво прошелестел он, — что ты…

Затем он побагровел. Я, правда, так и не поняла — то ли от гнева, то ли с трудом сдерживая здоровый смех.

— У вас, господин некромант, очень странный дворец, — прощебетала я, испепеляя взглядом паренька. Тот сидел как ни в чем не бывало, разве что ложку на узорчатую салфетку отложил.

Тогда я продолжила:

— Здесь странным образом перемещаются помои. Сами по себе. И имеют обыкновение зависать над дверями. Как странно, да?

Арнис глубоко вздохнул. К нему постепенно возвращался привычный цвет лица, и это обнадеживало: смеяться надо мной он и не думал.

— Гверфин, сын мой, — некромант уставился на своего отпрыска, — не изволишь ли объясниться?

— Понятия не имею, о чем говорит это умертвие, — отозвался мальчишка, зло сверкнув глазищами, — да и с какой стати вам, отец, ее слушать? Вам ли не знать, что они иногда болтают совершенную чушь?