Кэрри Гринберг - Лунные капли во флаконе

Он достал из чемоданчика небольшой флакон светло-коричневого стекла и, поставив на тумбочку возле кровати, обратился, наконец, к Амелии.

- У него не слишком приятный вкус, мисс, он может показаться вам горьким, однако это лекарство! Я бы порекомендовал вам начать принимать его сначала два раза в день, пока не почувствуете результат. Тридцать капель, как и написано на этикетке. Когда ваши нервы успокоятся и кошмары перестанут вас мучить, а настроение вновь станет ровным и спокойным, можно будет пить его только на ночь для улучшения сна или и вовсе от него отказаться.

Девушка сдавленно кивнула, продолжая рассматривать флакончик.

- Первое время вас могут мучить головокружения и желудочные боли, но, уверяю вас, это быстро пройдет.

- Я уверена, ей это поможет, - заверила его миссис Черрингтон. - И я рада, что с моей дочерью ничего серьезного.

- Думаю, она скоро поправится.

Они покинули комнату так же быстро, как и появились, Амелия успела услышать только "Я провожу вас, доктор" и "Буду рад...", как дверь закрылась, оставив ее вновь в полном одиночестве наедине с кошмарами, о причине которых доктор с бородавкой даже и не догадывался.

Легкий ветер приятно обдувал ее лицо. Амелия распахнула настежь обе оконные створки, чтобы полностью насладиться им. Бриз был свеж и приятен и шел прямо с моря, раскинувшегося неподалеку. Волна с мягким плеском накатывала на прибрежные камни и тихо отходила назад. Чайки молчаливо летали над плещущейся водой, едва не задевая ее своими широкими белыми крыльями. С закрытыми глазами было так легко представить, что эти волны качают тебя, словно колыбель, убаюкивают, и не слышно ничего, кроме их плеска. Туда-сюда, туда-сюда в умиротворенном забвении. Может быть, она стала русалкой? Как та бедняжка из сказки Андерсена? Какая глупая мысль. Девушка засмеялась - у нее же есть ноги!

Она обнаружила себя стоящей босой на полу в своей комнате: никаких волн, а внизу пред ней простирается вовсе не водная гладь, а залитая лунным светом лужайка, которую в обманчивой темноте так легко было перепутать с водой. Да и откуда здесь взяться морю - оно в нескольких десятках миль от их дома. Но отчего тогда воздух так свеж и приятен? Амелия вдохнула его полной грудью, не чувствуя ночной прохлады и сырости, проникающих в комнату. Занавески колыхались на ветру, точно крылья бабочки, и ночная сорочка Амелии то надувалась на ней парусом, то спадала, лаская тело.

Она повернулась к трюмо, стоящему у платяного шкафа и не сдержала удивленного вздоха. В свете луны сорочка просвечивала насквозь, и вместо плотного хлопка, закрывающего ее тела от шеи до пяток, она увидела себя почти обнаженной, как Венера Боттичелли, стыдливо прикрытая лишь тонкой прозрачной тканью. Это было ужасно неприлично, но она не могла отвести взгляд от своего отражения, такого странного и пугающе нового. Несмотря на полную луну, в комнате было довольно темно, а девушка не хотела зажигать светильник, чтобы не нарушить всей очаровательной таинственности сегодняшней ночи. Первой ночи, когда она ничего не боялась, а лишь с удивлением смотрела вокруг, точно заново открывая для себя знакомые предметы. Амелия подошла вплотную к зеркалу, чтобы разглядеть эту новую себя и свою комнату: в отражении та казалась неожиданно просторной, словно бальная зала, а потолки устремлялись вверх, теряясь в темноте. Тени выписывали причудливые фигуры на полу и мебели, превращаясь то в высокую башню Рочестерского дворца, то в невиданного зверя, то в женский силуэт. Огромная кровать со скинутым одеялом маняще распростерлась позади, но девушка вовсе не хотела спать. Только не сейчас. Ей было дорого каждое мгновение - вдруг эта странная магия закончится, и она больше не будет слышать шум моря и чувствовать колыхание ветра в волосах, а вернется в свой обычный мир ночных кошмаров и постоянных страхов?

Тень от дерева упала на Амелию через распахнутое окно, преображая ее. Девушка не могла оторвать взгляда от зеркала: она ни разу не видела, чтобы ее глаза были такими огромными, а кожа сияла внутренним светом, как Луна. Как завороженная, она смотрела на свое лицо и волосы, ставшие непривычно темными. Ночная сорочка, сделавшаяся прозрачной от лунного света, казалась ей сейчас совершенно лишней, и она без раздумий стянула ее и кинула на пол. Она никогда не видела себя целиком обнаженной, никогда не переодевалась у зеркала, старалась не смотреть на свою наготу, такую отвратительно постыдную, но сейчас казавшуюся ей совершенной. Амелия засмеялась, и отражение засмеялось вместе с ней. Молодая девушка по ту сторону зеркала была прекрасной и в то же время совершенно чужой, ведь Амелия не могла стоять голой перед трюмо и с таким бесстыдством себя рассматривать! Она должна сейчас спать в своей постели, а не слушать шум моря. Она не могла смеяться и кружить в лунном свете. Она не могла распахнуть окна, потому что боялась простудиться, потому что горничные наверняка заметят, потому что матушка будет ее ругать, потому что приличная девушка вообще не могла делать ничего подобного, что делает сейчас ее отражение. Конечно же, это какой-то другой человек!

Девушка медленно распустила косу, в которую убирала волосы на ночь, и они тяжелыми волнами упали на спину и плечи, щекоча кожу. Если днем они были легкими, словно пух, и напоминали цветом солому, то сейчас они будто разом потемнели и потяжелели. Как у Элинор. Именно такой она видела ее в своем кошмарном сне. Эта мысль показалась ей такой необычной и удивительной, что она даже дотронулась до лица и легонько ущипнула себя за щеку, чтобы проверить, в самом ли деле это она. О да, отражение принадлежало ей: и это бледное лицо, и широко распахнутые голубые глаза, и светлые брови над ними. Ее нос, ее губы, и уши, отчего-то ставшие ей чужими. Амелия крепко зажмурила глаза, а когда открыла их вновь, и отражение, и комната в нем поплыли, как растекающийся по блюдцу мед. Прежде, чем пол начал уходить из-под ног, она успела сесть на стул и опереться на письменный стол. На нее внезапно накатила усталость прошлого дня, и Амелия подумала, что если закроет глаза, то заснет прямо здесь, даже не добравшись до кровати. Но вместо этого подвинула к себе тетрадь с тюльпанами - дневник, в который она сегодня еще не написала ни строчки, хотя и обещала себе вести записи ежедневно. Если она сейчас заснет, то день закончится, и она так и не успеет ничего написать.

Амелия потянулась к чернильнице, в темноте нечаянно оросив каплями чернил стол, писчую бумагу и дневник. Она сама не видела, что писала, и оттого строки уходили то вверх, то вниз, наезжая одна на другую, а вместо букв изредка появлялись странные символы, несуществующие в английском языке. Но девушка все писала и писала, а когда чернила заканчивались, продолжала скрести сухим пером, раздирая тонкие страницы.