Кэрри Гринберг - Лунные капли во флаконе

Девушку охватило нарастающее беспокойство. Почему она не помнит почти ничего из целого дня? И отчего чувствует себя такой усталой? Больше всего на свете сейчас ей хотелось прилечь, но на это не было времени - скоро настанет пора спускаться к ужину. Или к обеду? Она выпрямилась и взглянула в окно, пытаясь определить, далеко ли до вечера, однако эта попытка не увенчалась успехом. Нужно позвать Конни. Амелия хотела позвонить, но вместо этого продолжала сидеть за столом, бессильно опустив руки и пытаясь справиться с очередным приступом головокружения. Наконец, предметы перед глазами снова обрели ясность, но вместо того, чтобы потянуться к шелковому шнурку звонка, девушка выдвинула ящик бюро и зачем-то извлекла из него тот роковой дневник из прошлого, который когда-то зашвырнула далеко вглубь.

Она зачарованно наблюдала, как ее пальцы раскрыли потертую обложку, перебрали в спешке втиснутые туда смятые листы, и вдруг резко захлопнули книжечку. Амелия встала, и на нее накатила волна паники от осознания того, что она шагает по комнате, сама того не желая, и не может ничего с этим поделать. Девушка вовсе не собиралась подходить к туалетному столику и брать с него таз, который обычно использовался для умывания! Что происходит? Она попыталась остановиться, но больше не была властна над своими собственными движениями. В ужасе она смотрела на собственные руки, которые поставили таз на пол, ловко нашарили над камином спички, затем скомкали пару страничек, первыми попавшихся под руку, и чиркнули спичкой. Ее взгляд упал в зеркало, и Амелии захотелось закричать при виде этих пронзительных глаз, чей взор обжигал сильнее, чем огонь, уже охвативший бумагу в ее руке. Но вместо того, чтобы испуганно отшатнуться, девушка в отражении только улыбнулась и удовлетворенно кивнула.

Одним движением она швырнула потертую обложку дневника в таз вместе с пригоршней мятых листов, а пылающие странички упали сверху. Амелия - или та, кто владела сейчас ее телом - села на пол рядом с импровизированным костром, наблюдая, как пламя разгорается все ярче и ярче, как языки пламени пожирают бумагу и разъедают кожаную обложку. Страницы желтели на глазах, потрескивая и сворачиваясь в маленькие бесформенные комочки, которые тлели и обращались в пепел, без следа уничтожая оставленные когда-то рукой Элинор Вудворт горькие воспоминания.

Элинор! Это она полностью захватила ее тело и волю. Эта мысль пронзила Амелию, как молния, и она внутренне похолодела, в то же время продолжая так же безмятежно созерцать догорающий дневник. Но как это возможно, чтобы ее тело не подчинялось ей, чтобы эта давно умершая женщина обрела над ней такую власть? Неужели Амелия больше никогда не сможет ходить и говорить сама и навеки останется лишь марионеткой в искусных руках Элинор? Разве она может это допустить?

Но она вынуждена была все также в отчаянии наблюдать, как ее руки высыпают пепел из окна, развеивают его по ветру и ставят таз на привычное место. Амелия попыталась рвануться прочь, но даже на четверть дюйма не сдвинулась с места. Она хотела закричать, но голос по-прежнему не повиновался ей. Паника накрыла ее леденящей волной. Она никогда не освободится! Ей суждено навеки оставаться заключенной в тюрьме собственного тела!

Все перед глазами затянулось серой пеленой, и несколько мгновений девушка балансировала на грани сознания, готовая вот-вот провалиться в небытие. Но это оцепенение длилось недолго: очнувшись, Амелия обнаружила себя лежащей на кровати прямо в одежде. Она пошевелилась и осознала, сама тому не веря, что к ней вновь вернулась властью над телом. Девушка медленно села и поднесла руку к лицу. Та мелко дрожала, будто лист на ветру. Дрожь охватила Амелию целиком, но затем девушка почувствовала, что в ее душе царит не только страх. Он отступал, уступая место чему-то новому.

Злость. Как Элинор смеет делать с ней такое? Неужели ей, Амелии, не под силу избавиться от этого наваждения? Злость придала ей сил. Она постарается успокоиться и больше не допустит, чтобы кто-то другой распоряжался ее телом и ее жизнью. Сейчас Амелия позвонит горничной, та причешет ее и поможет переодеться, и к ужину спустится вниз сильная и уверенная в себе мисс Черрингтон. Ведь там ее будет ждать Ричард! Нужно только дотянуться до звонка. Она обязательно сделает это - вот только полежит еще минутку. Ей нужно восстановить силы. Только одну минутку...

В сумрачной комнатке тихо. Луч желтоватого зыбкого света падает откуда-то сверху, очерчивая на полу небольшой тусклый круг. Из-под опилок и блесток, которыми густо усыпано все вокруг, едва виднеются темные доски, покрытые облупившейся коричневой масляной краской, и ветхий стул, полностью заваленный самым разнообразным тряпьем, одним своим видом наводящим на мысли о лавке старьевщика. Здесь можно найти все, что угодно - от раскрашенных яркими красками страусиных боа до старых, ношенных не одним поколением артистов, вылинявших от времени костюмов клоунов и фокусников. В столбе света танцуют мириады пылинок; вся гримерная пропитана запахом этой пыли и неотделимого от нее лавандового мыла, призванного отпугивать моль. Ароматы пудры, помады и духов смешиваются с кисловатым конским запахом, проникающим даже сквозь стены. На спинке стула поверх вороха одежды, держась только чудом, балансирует новенький серебристый цилиндр.

Амелия осторожно берет его в руки и надевает на зачесанные наверх волосы. Чтобы увидеть свое отражение, она шагает в круг света, и в квадратном зеркале без оправы различает очертания своей фигуры. В бирюзовой амазонке, усыпанной крупными серебряными блестками, и хлыстом в руке она походит на настоящую циркачку. Подведенные черным глаза и карминные губы на выбеленном лице придают ей озорное выражение, а мушка над верхней губой дополняет образ. Она поправляет цилиндр так, что он оказывается слегка заломленным набок. Остается последний штрих - она натягивает тонкие черные перчатки, доходящие почти до локтя, и довольно улыбается своему отражению.

Вот та, кто способна на такое, чего от нее никто и никогда не ожидал! Эта стройная молодая женщина ничем не напоминает ту девушку с большими испуганными глазами, которой она всегда была - нет, только казалась! Но сегодня она намерена показать свою истинную силу, чтобы все, наконец, увидели, что она в состоянии самостоятельно защитить себя. Легонько щелкнув по высокому голенищу ботфорта кнутом, какими пользуются во время своих номеров дрессировщики, она кивает своему отражению. Да, сегодня она укротит пантеру, какой бы ловкой та ни была и какой бы бесшумной поступью ни обладала. Она, Амелия Черрингтон - куда сильнее.

Вскинув голову, она идет по длинному коридору туда, откуда до нее доносится неясный гул - это взволнованные голоса публики, с нетерпением ожидающие начала поединка. Наконец Амелию отделяет от них лишь тяжелый бархатный занавес - и она, не мешкая ни секунды, решительно откидывает его и делает шаг вперед, резко вскидывая вверх руки в приветственном жесте. Свет десятков огней вокруг арены ослепляет ее после полумрака закулисья, и она не видит переполненных рядов амфитеатра, но это длится всего несколько мгновений. Взрыв аплодисментов накрывает ее ликующей волной, но сама публика так и остается невидимой, растворяясь где-то там, во мраке, по ту сторону огненной черты.