Андрей Петерсон - Бледнее бледного

Найти среди всех представленных здесь пороков самый низкодушный и наиподлейший, то есть – предательство, было для Ходы – раз плюнуть, и вообще – нечего делать. Осси даже не успела пересчитать этажи возвышающейся над ней башни, как та, уже завершив разведывательный облет примыкающих территорий, вернулась с исчерпывающим докладом.

Сбившись в третий раз, но так и не добравшись в своих подсчетах даже до половины башни, Осси оставила эту затею до лучших времен и отправилась вслед за Стражем туда, где обнаружилось уложение, означенное руной Аманте – отступник.

Руна действительно была, и действительно – та самая. Выбита она была глубоко, – как вечное проклятие, которое не должно было стереться и затеряться в веках, и красовалась она над дверью, в общем-то, ничем не примечательной, если бы не одна маленькая деталь. А вот деталь эта меняла если не все, то многое, и заставляла остановиться и дважды подумать, прежде чем что-то непоправимое в безграничной своей глупости совершить.

Деталью этой, заставившей леди Кай притормозить в своем неуемном рвении поскорее покинуть эти места, была большая церковная печать, замыкающая тяжелый и нимало не потревоженный временем засов. И то, что печать эта принадлежала не Пресвятому Апостолату, а церкви давно уже в веках почившей, значения никакого не играло, и роли ее зловещей нисколько, поверьте, не умаляло. Скорее даже, напротив.

Как водится, одним только бордовым сургучом предки, которые уж если что-то делали, то делали это хорошо и обстоятельно, не ограничились, и для надеги, а то и просто так – на всякий случай, подкрепили остерегающий знак, печатью магической, сулящей настырному и непонятливому много чего нехорошего. На это достаточно красноречиво и очень недвусмысленно намекало легкое лазурное свечение двери, – веселое и беззаботное, как весенняя песня пастушка, но от этого не менее опасное.

– Вот так, вот. Шли – шли и пришли, – подытожила леди Кай. – Нашел, безголовый, где портал упрятать.

Раздражение ее можно было понять вполне, ибо печать на двери означала, прежде всего – задержку, а может, что и похуже, потому как, обычно – что в стародавние времена, что в новейшей, так сказать, истории – церковники знаками такими просто так не разбрасывались, а раз уж на сургуч да на заклятие разорились, – значит, оно того стоило.

«А может, это он сам? – Робко спросила Хода. – Ну, в смысле – некромансер… Чтобы, значит – не лезли сюда».

Осси глянула на нее с сомнением.

– Сам, говоришь? – Она нагнулась к печати. – Да, нет – не сам… Все по – настоящему. Церковная печать.

«Жаль».

– И не говори, – Осси вздохнула и сбросила рюкзак на землю. – А мне-то как жаль…

Убрав меч и отпихнув в сторону рюкзак, мешающийся под ногами, леди Кай присела на корточки, чтобы рассмотреть кругляк получше.

От печати ощутимо несло жаром. Так сильно, что очень скоро лицо начало гореть, а опаленные зноем глаза защипало, и Осси пришлось отодвинуться подальше. Удивительно, как сургуч-то не плавился…

Она сидела долго – аж ноги затекли. И все рассматривала, разглядывала церковную метку – только что пальцем не поколупала. Рукой, правда, над печатью поводила. Не касаясь.

Наконец осмотр был закончен, и Осси поднялась на ноги.

«Ну, что там?» – Все это время Хода была необычайно терпелива и под руку в отличие от Мея не лезла, но теперь отчета все-таки потребовала.

Осси пожала плечами:

– Да, ничего… Печать – как печать. По центру – глаз Ресса, вокруг него – надпись. Больше ничего. Вообще ничего. Сургуч тоже, вроде, самый обычный… Не знаю… Но шпарит от нее как от жаровни.

«Надпись, говоришь? И что написано?»

– «Милосердие воздается за веру». Бред какой-то…

«Да, уж, – усмехнулась Хода. – Маловато конкретики для столь эпохального назидания… Ладно, не переживай, откроем – все узнаем. И про веру, и про милосердие».

– Ты думаешь? – Осси еще раз глянула на печать. Все, что только можно было выжать из визуального осмотра, она уже выжала, – да и не так уж много мог поведать о том, что тут происходило много лет назад, кусок окрашенной суриком смолы. – Ну что ж, давай, открывать, – и Осси потянулась за мечом.

– А вот я бы этого не делал, – тихий вкрадчивый голос прозвучал, как ласковый удар грома, застав вампиршу врасплох и заставив замереть на месте. – И ты, это… не балуй… Меч-то брось…

Положение леди Кай к спорам не располагало. Лицом к стене, точнее – к двери, и, не очень понимая, что там за твоей спиной происходит, – особо не покуражишься и характер, знаете ли, не покажешь… Мей тоже был вне игры – застыл у ног, зажатый в углу, так что о прыжке и речи не было. Это не говоря уж о полноценной атаке…

Леди Кай подчинилась, и сталь лязгнула по гулким плитам.

– Вот и хорошо, – одобрил голос. – Меня Иффой звать. А ты кто? Да ты повернись уже… Тока медленно…

Осси повернулась. Как и было велено – медленно…

Незнакомец, назвавшийся Иффой, стоял в пяти шагах, перекрыв своим широким телом выход к площади и направив на интессу внушительного вида арбалет.

Личностью он был достаточно колоритной. Невысокого роста, плотный и с пузиком, что выдавало в нем человека, привыкшего к жизни спокойной, обстоятельной и размеренной. Растительности на лице не было никакой, но зато там были щеки. Румяные и большие. Просто пышущие здоровьем и благополучием. Не щеки, а мечта любой мамочки.

Но все же не они были главной деталью на этом лице. Не они, а глазки.

Маленькие, хитрые, быстро бегающие по сторонам и все вокруг замечающие. От шустрого цепкого взгляда их укрыться не могло ничего, и, уж тем более, – не Мей, начавший потихоньку, и как, наверное, он сам полагал – очень незаметно, выдвигаться из-за спины леди Кай, громко при этом цокая когтями по камню.

– Эй, алеоуу… Ну-ка хорош там… – Говорок у него был чудн о й – гласные он тянул сверх всякой меры, так что получалось именно «алеоуу».

Осси сделала успокаивающий жест, попридержав Мея, и тот, ни мало не обескураженный провалившейся попыткой поучаствовать в переговорах, уселся рядом.

Иффа стоял – как стоял, только маленькие колючие глазки под светлыми мохнатыми бровями быстро прыгали с кота на девушку и обратно. Все, значит, у них было под контролем…

Румяную щекастую морду его венчали небольшие редкие кудряшки, произрастающие только на самой макушке, но зато в полном беспорядке и сообразно каким-то очень своим представлениям о красоте.

Одет пришелец был в зеленую куртку и – вы не поверите, – в ярко оранжевые порты!

На лямках!!!

У Осси аж дыхание перехватило, когда она такую красотищу разглядела. Хорошо еще в свете луны буйство и великолепие красок несколько скрадывалось и размывалось, но днем… Это даже представить себе было трудно…