Мария Барышева - Дарители

Несколько минут Наташа лежала, наслаждаясь темнотой и тишиной, потом закурила и долго не гасила зажигалку, пристально взглядываясь в острый язычок пламени. Теперь нужно было обрубить последнюю нить, которая до сих пор так прочно держала. Теперь, когда она точно знала, что все получится так, как она задумала, теперь, когда несколько этапов ее плана уже пройдены, а прочие стали реально осуществимы, возврата назад для нее нет. И будет еще надежней, если возвращаться станет некуда. Ее Дорога ведет только вперед.

Это твоя дорога, и тебе придется пройти ее до конца. Я не знаю куда ты попадешь, но думаю это очень страшное место. Помнишь — очарование власти?!

Но нельзя очаровать властью того, кто сам и есть власть.

Наташа включила свет и посмотрела на телефон, стоявший на полочке возле зеркала. Потом встала и подошла к нему, и в зеркальном овале отразилась Анна — красивое, соблазнительное животное, наполненное тьмой. Женщины по разные стороны зеркала заговорщически улыбнулись друг другу. Могла ли мечтать та глупая, затурканная продавщица из алкогольного павильона о такой внешности и о такой силе? Все ее мечты заключались только в том, чтобы покупателей было побольше, да достать продукты подешевле, да муж пришел бы домой пораньше, да не валялся бы в постели бревном. Правильно сказал когда-то Лактионов — никчемная, жалкая реальность. Забавно — она совсем не помнит его лица — лица человека, с которого, собственно, все и началось когда-то.

Наташа сняла трубку и долго набирала номер. Столбик пепла с сигареты упал на аппарат, она наклонилась и сдула его, слушая длинные гудки. Потом они прервались сонным голосом, принадлежавшим Вите.

— Да?

Наташа нажала на рычаг. Ну конечно, первой подбежала. Ждет звонка от своего разлюбезного. Не волнуйся, скоро ты его получишь. Совет да любовь! А что бы ты сказала, если б узнала всю правду?!

Она набрала номер снова, и в этот раз трубку снял Слава. Услышав его голос, Наташа вдруг взволнованно задрожала, как школьница. Она не думала, что все еще способна на такие эмоции. Надменная Анна в зеркале внезапно превратилась в растерянную и несчастную Наташку Чистову — ту, которая могла выписывать пальцем на стекле имя любимого человека и плакать в подушку от жгучей тоски. Она молчала, кусая губы, и Слава на том конце провода тоже молчал, но трубку не клал. Наконец, он произнес:

— Наташа, если тебе есть, что сказать — говори. А если нет, то я пошел спать.

— Как ты узнал, что это я?

— Зачем ты звонишь?

Она осеклась. Слава никогда не разговаривал с ней так — даже когда они были малознакомы. Его голос звучал совершенно равнодушно — в нем не было ни радости, ни злости, ни упрека.

— Просто хотела сказать, что очень тебя люблю.

— Да? И что же?

— Я не вернусь, Слава. Никогда. Так будет лучше, понимаешь?..

— Да? Для кого?

— Для нас обоих. Живи нормальной жизнью, найди себе нормальную девушку…

— Да, — отозвался Слава, — ты права. И насчет жизни, и насчет девушки. Действительно, так оно и лучше.

— Ты так просто об этом говоришь! — в ней внезапно вспыхнула злость, а потом — ревность. — Может, ты уже нашел себе кого-нибудь?!

— Может и нашел, — Слава едва слышно зевнул. — Наташ, а чего ты ждала? Что я уйду в монастырь или покончу с собой? Сожалею, что разочаровал, но, видишь ли, мне бы хотелось для разнообразия пожить немного и для себя.

— А если я вернусь? — спросила она дрогнувшим голосом. — Если я сейчас все брошу и поеду к тебе?

— Не бросишь ты ничего и не поедешь никуда.

— А если?!

Слава немного промолчал, потом сказал — все так же равнодушно:

— Мне надоело жить по «если». Спасибо, что позвонила — теперь буду знать, что ты жива-здорова, и моя совесть будет спокойна.

— Ты ведь совсем недавно говорил, что тебе неважно, какой я стала. Ты говорил, что никогда не уйдешь. Говорил, что мог бы сделать для меня что угодно.

— Недавно? — Слава прохладно усмехнулся. — А, по-моему, это было очень давно. К тому же, разве я не сдержал обещания? Разве это я ушел? Знаешь, я действительно мог сделать для тебя что угодно. Я и так для тебя сделал немало. Желаю творческих успехов!

Он положил трубку, прежде чем Наташа успела что-то сказать.

Она опустила трубку на рычаг и прижалась к стене, обхватив себя руками. Потом со стоном сползла на пол и повалилась набок, закрыв лицо ладонями. Слезы текли сквозь пальцы — не вода — кровь из самого сердца души, боль, сочащаяся по каплям. Все должно было быть совсем не так, все должно было быть спокойно, и она бы всего-навсего почувствовала себя освобожденной. Она и чувствовала себя освобожденной.

Тогда почему же было так больно?

В начале ноября в Волжанске зарядил упорный, мелкий, холодный дождь, и свинцово-серое небо придавило город, на многие дни погрузив его в постоянные сумерки. Река беспокойно ворочалась в своем ложе, и долетавшие с нее гудки звучали болезненно-простуженно. Улицы расплылись в дожде, фонари зажигали рано, и вдоль дорог протягивались смазанные неровные пятна света. Зонты не спасали от косых водяных нитей, сигареты приходилось прятать под сжатыми пальцами, иначе они мгновенно промокали. Редко удавалось покурить в машине — большую часть времени он проводил вне нее — высматривал, наблюдал, анализировал. И все же — время его пребывания в Волжанске, если верить Чистовой, подходило к концу, а похвастаться было особо нечем.

За это время Наташа стала почти неприступна, и он постоянно видел ее в обществе Баскакова и его охраны. Поэтому подбираться к ней слишком близко было для него опасно. Все же он узнал, что на нее оформляют аренду помещения для будущего антикварного магазина, но понятия не имел, что Чистова собирается предпринимать, когда дойдет до дела — она в этом ничего не смыслила, не была ни спецом в торговле, ни искусствоведом, ни антикваром. Он не знал, для чего она это затеяла. Другое дело, что она стремительно обрастала серьезными знакомствами, и Андрей только диву давался, наблюдая, как ловко у нее это получается. Она притягивала людей, как магнит, словно каждый видел в ней особую черту, близкую себе самому, может, даже родственную. Темное и вправду могло быть очень привлекательным. Многогранная, она поворачивалась к каждому его собственной гранью. Баскаков, судя по всему, не узнал ее, впрочем, это и не было удивительно. Если бы Андрей после той гонки возле Ялты до сегодняшнего дня не видел Наташу, он бы сам ее не узнал.

На некоторые выезды Баскаков брал с собой Сканера, и Андрей несколько раз видел, как он и Наташа спокойно шли рядом, садились в одну машину, ели в ресторане за одним столиком. Вот это его настораживало. Сканер отличался от других людей, внешний облик для него не помеха. Он не мог не узнать Чистову, равно как и она его. Не сдает ее Баскакову, потому что боится до смерти? Или заключил с ней какое-то соглашение? Это было плохо.