Мария Барышева - Дарители

Улучив момент, он подхватил наручники, рассчитал движения вновь метнувшейся за ним девушки, легко перехватил ее руку на развороте и скользнул ей за спину, не выпустив руки и неожиданно зацепив ногой за щиколотку. Существо обладало только силой и равнодушием ко всей остальной боли, о каких-то приемах оно понятия не имело, и в следующее мгновение со стуком сунулось лицом в пол. Схимник тотчас навалился сверху, закручивая тонкие руки за спину и защелкивая на них наручники, а Вита, глухо воя, дергалась, стараясь перевернуться, приподнимаясь на пальцах ног и мышцах шеи, упираясь головой в пол, и слегка приподнимая при этом и самого Схимника, хотя он был много тяжелее ее. Ее запястья бешено выдирались из наручников, хрустели кости и из-под стали, сдиравшей кожу, текла кровь. Он ударил ее еще несколько раз, пережал сонную артерию и держал до тех пор, пока сопротивление не ослабло наполовину. Тогда Схимник выдернул из брюк ремень, перевернул ее, рывком передвинул к окну и накрепко притянул к батарее, потом метнулся к кровати и стащил с нее простыню, отчего подушка и одеяло полетели на пол. Этой простыней он быстро связал бешено дергающиеся ноги, второй же, снятой с кровати Наташи, он примотал Виту поверх своего ремня, и теперь она, спеленатая, словно мумия, могла лишь бессильно дергаться, звякая наручниками о железо. Батарея дрожала, ткань слегка потрескивала. Голова Виты бессильно свесилась, вяло покачиваясь, и она негромко хрипела — надорванные голосовые связки уже не работали.

Схимник схватил один из телефонов и набрал номер «скорой», но трубка отозвалась лишь короткими гудками. Он безрезультатно набирал номер снова и снова, судорожно вспоминая все, что рассказывала ему Вита. Теории, домыслы, нелепая фантазия… только все оказалось именно так, и он был готов поклясться, что сейчас из примотанного к батарее тела рвутся на волю сразу два существа… Вита и что-то еще… что-то злобное, ненавидящее и нечеловеческое, пожирающее ее заживо… а что потом — останется только дергающееся в агонии тело, начисто лишенное сознания — живущее до тех пор, пока выдерживает сердце. В любом случае то, что останется, уже нельзя будет назвать человеком. Схимник швырнул трубку на кровать, понимая, что единственное, что для Виты смогут сделать в больнице, — это продлить агонию, не более того.

Боль на семантическом уровне?

Он вернулся к подергивающемуся телу и осторожно приподнял свесившуюся голову, убрал с лица влажные волосы.

Идиот, ты должен был порвать это письмо к черту, все порвать и выкинуть! Что с того, что это казалось таким невозможным и глупым, ты ведь чуял в этом правду, ты ведь не стал читать и не собирался читать с самого начала… а теперь ты можешь спасти ее только убив…

Из прикушенной от невыносимой боли нижней губы Виты текла кровь, смешиваясь со слезами, глаза еще были закачены под веки, страшно сверкая слепыми белками, но уже подрагивали — полубессознательное состояние быстро таяло, хотя то, что сделал Схимник, могло бы надолго отключить взрослого крепкого мужика. Это было совершенно невозможно.

Раздался пронзительный дверной звонок, и он вздрогнул, вскочил, отыскав взглядом брошенный пистолет, а в дверь уже не только звонили, но и стучали — требовательно и зло, что-то кричали. Подхватив пистолет, он метнулся в коридор, на ходу вставляя обойму, приник к глазку, выругался про себя и вернулся в комнату. Соседи… а от соседей недалеко и до милиции. Ему-то милиция не страшна, но будет много возни, а сколько еще осталось времени — неизвестно. Не раздумывая долго, Схимник спрятал пистолет под подушку, быстро стянул с себя футболку и брюки и, оставшись в одних трусах, махнул ладонью по голове, окончательно растрепав волосы, и в таком виде подошел к входной двери. Распахнул ее и, держась за ручку, высунулся на площадку, слегка покачиваясь и зло кося из-под свисающих прядей волос на двух возмущенных полуодетых женщин и уже виденного им Леху — на этот раз тот был без свечи, но гораздо более пьян и зол.

— Хрена ломитесь?!!

Леха, оценив физическое превосходство выглянувшего из квартиры человека, перешел из злого состояния в задумчивое и молча качнулся назад, зато женщины визгливо заговорили разом, перебивая одна другую и почти крича, сообщая Схимнику, сколько сейчас времени, и какие звуки доносятся из его квартиры, и что там, по их мнению, творится, угрожая скорой и страшной милицейской расправой и ему, и всем, кто там сейчас с ним, и какой-то Марье Семеновне, которая «вечно пускает всяких бандюганов и шалав». Схимник только пьяно ухмылялся, мотал головой, раскачиваясь в дверях, отмахивался ладонью, хрипло увещевая, что «они больше не будут, всяко бывает, разошлись чуток, но все теперь будет тихо, зачем же, тетеньки, сразу ментов напускать». Говоря, он зло думал об уходящем времени, с трудом сдерживаясь, чтобы не захлопнуть дверь или не расшвырять соседей по их квартирам.

— Я слышал… баба кричала… может, лучше все-таки… мало ли что… — вступил в разговор Леха, не желая оставаться в стороне. Схимник качнулся вперед и хлопнул его по плечу так, что Леха чуть не упал.

— Слушай, мужик, ну… чо ты, не понимаешь, с чего баба кричать может… Ну, перестарались, бывает… понимаешь?.. А то зайди, чуть посидим… пока она отдыхает… по водочке…

Леха слегка оживился и неуверенно пробормотал:

— Оно конечно…

— Я те сейчас дам «конечно»! — взвилась одна из женщин, схватила Леху за шиворот и почти вбросила его в одну из распахнутых дверей, которая тут же захлопнулась, и из-за нее полетели уже звуки стандартной семейной ругани. Схимник, прижав руку к груди, поклонился оставшейся женщине, чуть не рухнув при этом на площадку.

— Нормально… все… путем… больше ни-ни… все, спим…

— Только звук услышу!.. — предупредила она и скрылась в своей квартире. Схимник захлопнул дверь, вернулся в комнату, быстро натянул слаксы и с футболкой в руке подошел к батарее. Вита уже снова смотрела на него, дергаясь с тупым монотонным упорством и беззвучно шевеля губами. Он опустился рядом и взял ее за подбородок, вглядываясь в безумные, широко раскрытые глаза, потом зачем-то начал краем футболки стирать с ее лица кровь. Схимник понимал, что существует только один человек, который может ей помочь, и ждал, надеясь поймать то мгновение, когда Вита сможет «пробиться» наружу. Наконец ее глаза вновь стали осмысленными, полными ужаса и боли, и она пробормотала сипло и торопливо:

— Почему… убей… пожалуйста… убей меня… больно… она холодная… будет… холодно… хочу… — каждое слово давалось ей с большим трудом, словно было усеяно шипами и раздирало ей горло, прорываясь к губам.

— Где она, Вита, скажи мне, где Чистова, я привезу ее или тебя к ней отвезу, мы успеем, слышишь? — торопливо проговорил он, надеясь, что Вита еще может его слышать. — Она вытащит это из тебя!.. ты говорила, она может… скажи мне, где она?! Где она?!