Абрахам Мэррит - Гори, ведьма, гори! [Дьявольские куклы мадам Мэндилип]

— О чем вы говорите, Рикори?

— Дети, — ответил он.

Брэйл кивнул: — Я тоже заметил это.

— Посмотрите письма, — продолжал Рикори. — Мисс Бейли описана как дама добрая, любящая детей. Ее доброта как раз и выражалась в том, что она помогала им. Маршалл — банкир — тоже интересовался детскими приютами. Каменщик, акробат и гимнаст имели своих детей. Анита сама ребенок. Питерс и Дорнили, по словам Мак Канна, «умирали по малютке».

— Но, — возразил я, — если это убийства, то все они совершены одной и той же рукой. Не может быть, чтобы все они интересовались одним ребенком или даже одной группой детей.

— Правильно, — сказал Брэйл, — но все они могли интересоваться одной какой-нибудь особой вещью, которая могла быть нужна ребенку или могла развлекать его и которую можно было достать в одном месте. Если бы можно было узнать, что это такое, мы могли бы выяснить что-нибудь, исследовав это место…

— Это стоит дальнейших размышлений, — сказал я. — Всё-таки мне кажется, что тут может быть всё проще. Дома, в которых жили эти люди, могли посещаться одним человеком. Убийца мог быть, например, радиотехником или страховым агентом, или сборщиком податей, или электротехником и так далее.

Брэйл передернул плечами. Рикори не ответил, он глубоко задумался и как будто не слышал меня.

— Послушайте, Рикори, — сказал я. — Мы зашли довольно далеко. Метод убийства — если это убийства, — неизвестен. Что дает возможность для убийства? — Нужно найти особу, работа, профессия (или еще что-нибудь) которой представляет интерес для всех восьми, и которая посещала их (или они ее), например, такую особу, работа которой имеет отношение к детям. Теперь о мотиве. Месть, выгода, любовь, ненависть, самозащита?.. Ни один из этих мотивов не подходит, так как опять мы упираемся в слишком разное социальное положение этих людей.

— А как насчет удовлетворения, которое может испытывать убийца, давая волю своей склонности к убийству, к смерти, разве это не может быть мотивом? — спросил Брэйл странно.

Рикори приподнялся на стуле, посмотрел на него с удивлением, затем снова опустился в кресло, но я заметил, что теперь он живо заинтересован.

— Я как раз и хотел рассмотреть возможность появления такого убийцы-маньяка, — сказал я сердито.

— Это не совсем то, вспомните строки из Лонгфелло:

«Я пускаю стрелу в воздух. Она падает на землю не знаю куда».

Я никогда не соглашался с тем, что автор в этих строках подразумевал отправку корабля в разные порты и его возвращение с грузом слоновой кости, павлинами, обезьянами и драгоценными камнями. Есть люди, которые не могут стоять у окна высоко над шумной улицей или на вершине небоскреба, чтобы не пожелать в душе бросить вниз что-нибудь тяжелое. Они чувствуют приятное волнение, стараясь угадать, кто был бы убит. Это чувство силы. Как будто он становится Богом и может наслать чуму на этих людей. В душе ему хотелось выпустить стрелу и представить в своем воображении, попала ли она кому-нибудь в глаз, в сердце или убила беднягу бродячую собаку. Теперь продолжим дальше это рассуждение. Дайте одному из таких людей силу и возможность выпустить на волю случая смерть, причину которой невозможно обнаружить, он находится в неизвестности и безопасности — бог смерти. Не имея никакой особой ненависти к кому бы то ни было персонально, он просто выпускает свои стрелы в воздух, как стрелок Лонгфелло, ради удовольствия.

— И вы не назовете такого человека убийцей-маньяком? — спросил я сухо.

— Не обязательно. Просто лишенный обычных взглядов на убийство. Может быть, он даже не знает, что поступает плохо. Каждый из нас приходит в мир со смертным приговором, причем метод и время его исполнения неизвестны.

Ну, убийца может рассматривать себя самого таким же естественным фактором, как сама смерть. Ни один человек, который верит в то, что всё на земле управляется мудрым и всесильным богом, не считает его убийцем-маньяком. А он напускает на человечество войны, чуму, голод, болезни, потопы, землетрясения — на верующих и неверующих одинаково. Если поверить в то, что всё находится в руках того, кого неопределенно называют судьбой, назовете вы судьбу убийцей-маньяком?

— Ваш гипотетический стрелок, — сказал я, — выпустил исключительно неприятную стрелу, Брэйл. Дискуссия наша приняла слишком метафизический характер для такого простого научного работника, как я. Рикори, я не могу доложить всё это полиции. Они вежливо выслушают и от всей души посмеются после моего ухода. Если я расскажу всё, что думаю, медицинским авторитетам, они сочтут меня ненормальным. И мне не хочется привлекать к делу частных сыщиков.

— Что вы от меня хотите? — спросил он.

— Вы обладаете необыкновенными ресурсами, — ответил я. — Хочу, чтобы вы восстановили все передвижения Питерса и Гортензии Дорнили за последние два месяца. Я хочу, чтобы вы, по возможности, поверили в других. Я хочу, чтобы вы нашли то место, в котором каждый из этих бедняг, благодаря своей любви к детям, в последнее время побывал. Потому что, хотя мой ум и говорит мне, что в ваших с Брэйлом рассуждениях нет никакой логики, всё-таки у меня есть чувство, что в чем-то вы оба правы.

— Вы прогрессируете, доктор Лоуэлл, — сказал Рикори вежливо. — Я предсказываю, что пройдет немного времени, и вы неохотно признаете существование моей ведьмы.

— Я до такой степени выбит из колеи, — ответил я, — что могу поверить даже этому.

Рикори засмеялся и занялся выпиской основных сведений из писем врачей. Пробило десять. Появился Мак Канн и доложил, что машина подана. Мы проводили Рикори до дверей. И тут мне в голову пришла одна мысль.

— С чего вы начнете, Рикори?

— Я съезжу к сестре Питерса.

— Она знает, что Питерс умер?

— Нет, — ответил он неохотно. — Она думает, что он уехал. Он часто подолгу отсутствовал и при этом не сообщал ей о себе. Обычно я держал связь с ней и сообщал ей о нем. Я не сказал ей о его смерти потому, что она очень любила его и это известие причинит ей огромное горе… А через месяц у нее будет еще ребенок.

— А знает она, что Гортензия умерла?

— Не знаю. Может быть. Хотя Мак Канн явно не знает.

— Ну, хорошо, — сказал я. — Не знаю, удастся ли вам и теперь скрыть от нее смерть Питерса. Но это ваше дело.

— Точно, — ответил он и пошел к машине.

Мы с Брэйлом едва успели вернуться в мою библиотеку, как зазвонил телефон. Брэйл ответил. Я слышал, как он выругался. Рука его, державшая трубку, задрожала. Он сказал:

— Нам нужно немедленно идти.

Он медленно положил трубку и обернулся ко мне. Лицо его было искажено.

— Сестра Уолтерс заразилась от Питерса.

Я вздрогнул. Уолтерс была прекрасной сестрой и, кроме того, весьма приятной и красивой молодой особой. Чистый галльский тип — синевато-черные волосы, голубые глаза с удивительно длинными черными ресницами, молочно-белая кожа, да, изумительно привлекательная девушка. Минуту помолчав, я сказал: