Сергей Антонов - Королева голод (сборник)

– У-у-у! – мужчина прижал ладонь к голове и согнулся, будто его ударили в солнечное сплетение. – Уй, мамочка!

В глубине души Егор надеялся, что однажды все закончиться кровоизлиянием в мозг и ему не придется принимать мер по самоуничтожению. Количество пива, водки, а иногда и просто тройного одеколона, поглощаемых Фроловым, рано или поздно должны было сделать свое дело, но определенно не сегодня.

Не разгибаясь, Егор доковылял до кровати, по пути зацепившись ногой за табурет. На пол шлепнулось что-то увесистое. Под весом шестидесятидвухлетнего пьяницы жалобно екнули пружины.

Приходилось начинать новый день. И Егор начал его с большой кружки воды. Он жадно выхлебал ее до дна, отряхнул с седых волос на груди повисшие там капли.

Следующим этапом был критический осмотр себя в настенном зеркале. На Фролова иронически глядел мужик в семейных трусах и майке навыпуск. Массивный живот колыхался в унисон каждому движению, а к красным, как у кролика глазам очень шла трехдневная щетина.

Процесс одевания прошел довольно быстро благодаря тому, что накануне Фролов уснул в ботинках. Возиться со шнурками не потребовалось. Егору осталось лишь отыскать в комнате больше похожей на лавку старьевщика свои брюки, проверить наличие в кармане бумажника, натянуть полосатый свитер. Дверь квартиры он запирать не стал. Опять-таки из соображений экономии времени.

Марш-бросок до «Гастронома» за углом ближайшей пятиэтажки мог бы стать приятной прогулкой, если бы прохожие не пялились на носителя абстинентного синдрома.

Фролов выудил из бумажника последнюю «двадцатку» и положил ее на стеклянный прилавок.

– Четыре вина, одну водки и …две пива. Полуторалитровых, пожалуйста.

Перечисленный Егором ассортимент был рассчитан на одного потребителя, но нажраться автономно не вышло. Не успел Фролов поместить джентльменский набор в пластиковый пакет, как его хлопнул по плечу вертлявый мужичок с испитой рожей и хитрющими глазами.

– Похмелишь, Егор? Сердце останавливается!

Фролов пытался припомнить субъекта, облаченного в песочного цвета плащ и резиновые сапоги, но не смог.

– Звать-то тебя как, болезный?

– Так Петька я, из двадцать пятого дома!

Егору были до лампочки все Петьки и Ваньки, которые ежедневно вились у прилавка вино-водочного отдела. Прапор смерил «соискателя» оценивающим взглядом.

– Петька, говоришь? Ну, так хватай, Петька, пакет в зубы и потопали!

Не прошло и часа, как Егор и его случайный собутыльник стали лучшими друзьями. Они чокались, усевшись на кровати, а в ряду пыльных бутылок на подоконнике появилось несколько новых.

– Эх, Петька! – Фролов наклонился и поднял с пола толстый фотоальбом. – Думаешь, я всегда таким был? Не-а!

Занятый откупориванием новой бутылки гость, без особого интереса посмотрел на фотографию, в которую тыкал пальцем Егор. Четверо мужчин в военной форме стояли у стальных ворот самолетного ангара. Фролов лихо сдвинул на затылок фуражку и задорно улыбался. У него не было пуза, а лицо светилось неподдельной радостью человека довольного жизнью.

– Выпьем, Петька! Если б Горбачев Союз не развалил, думаешь, я сейчас бы с таким хмырем, как ты чокался? – Фролов сочно чмокнул собутыльника мокрыми от вина губами в щеку. – Наливай еще по одной!

Отдав указание, Егор продолжил листать альбом, ностальгически покачивая головой. За редким исключением все фотографии были сделаны на летном поле. Морские летчики и авиационные техники снимались на фоне бомбардировщиков, причем ракурс выбирался так, чтобы бортовые номера самолетов не были видны.

Отхлебывая вино, Фролов рассказывал о том, как боялись заокеанские буржуи грозной дивизии, в которой он имел честь служить, о сверкающих цилиндрах авиабомб, способных экспортировать смерть в любую точку планеты, о ракетах с ядерными боеголовками.

Прихлебатель Петька томно поглядывал на бутылку водки и ожидал благословенного момента окончания политинформационного поноса.

– В девяносто первом меня на пенсию вышвырнули, – бубнил, шмыгая носом, Егор. – Из аэродрома помойку сделали. Ребята теперь в Калининграде служат, а я здесь над печенью опыты ставлю!

Он с силой впечатал сжатый кулак в край табурета и, гостю пришлось проявить чудеса ловкости, чтобы наперекор закону всемирного тяготения поймать падающую бутылку.

– Послужил свое и будет, – Петя воспользовался паузой, торопливо отвинтил пробку, наполнил стакан Фролова. – Глотни, друг! Сразу легче станет.

– Правда? – Егор взял стакан с видом ребенка, которого мать уговорила-таки выпить горькое лекарство.

Питейную идиллию нарушила трель телефонного звонка. От неожиданности Фролов поперхнулся водкой и уронил с колен альбом.

– Вашу мать! Другого времени не нашли! По пьяной лавочке за телефон в этом месяце заплатил и на тебе! Уже трезвонят!

Переступив через фотографии, он снял покрытую пудрой пыли телефонную трубку.

– Ну?! Какая к хрену редакция? Я Фролов. Ага, служил. Какое кому…

– Чего ж не рассказать? И р-раскажу! Подписку о неразглашении Советской Армии давал, а теперь никому, ничего не должен! Не-а. Сегодня не могу. Дела. Дел выше крыши, говорю! Уболтали, пусть приходит!

Фролов швырнул телефонную трубку на аппарат.

– Вспомнили уроды! Вспомнили старую развалину Егора! Слышь, Петька, что тебе Чапай говорит?!

– А кто трезвонил-то?

– Из редакции, – Егор разлил по стаканам остатки водки. – Интервью хотят взять. Их «ОА-74/871» интересует. Хм… С чего бы это?

– ОА?

– Окислитель авиационный. Хрен знает, куда его заливали, но мерзость та еще. Строго засекреченная! Я перед самой пенсией взводом командовал, который бочки с «восемьсот семьдесят первым» в вагонетки грузил. Пацаны в химзащите работали. Сколько с ними «шлемки» в том ангаре выпил, мать честная!

Забыв о стакане, который сжимал в руке, экс-прапорщик ударился в воспоминания, чем окончательно поверг невольного слушателя в уныние.

Петр собрался с духом, решив перевести разговор в плоскость более подходящую для застолья. Он выбрал из веера фотографий одну и сунул ее под нос Фролову.

– Чьи красавицы будут?

Егор взял снимок и исподлобья взглянул на Петьку.

– Шел бы ты отсюда, пока рожа целая.

– Егор…

Фролов схватил гостя за воротник плаща и потащил к двери.

– В мою душу вздумал влезть, подонок?!

– Я ж ничего не делал!

Волочащиеся по полу ноги зацепили коврик. Он был выброшен на лестничную площадку вместе с Петром. Дверь с грохотом захлопнулась. Изгнанник озадаченно посмотрел на серую стену подъезда, пожал плечами. Праведная обида обуяла его двумя лестничными пролетами ниже. Он погрозил обидчику сухоньким кулачком.