Олег Лукошин - Наше счастье украли цыгане

В целом прикольно.

Ещё интереснее за лицами наблюдать. Народ разом погрузился в магию момента, озарил глаза просветлённостью и сопричастностью с Вечностью. Она словно взаправду впорхнула в церковные форточки, тяжёлым и пугающим бременем опустившись на плечи смертных. Коллективная скорбь вперемежку с коллективной же радостью — смесь гремучая. Раньше с подобным не соприкасалась. Если потерять контроль, то можно отдаться во власть потока, распрощаться с волей и унестись в сырые пещеры подчинения, где прощаются с собственной личностью.

Кроме того, что я советская школьница, я ещё и почитательница европейского экзистенциализма — религия воспринимается мной со всей искренней враждебностью. Религиозные процедуры в моём понимании — это плохо закодированные ритуалы порабощения. Вот сейчас, да, прямо сейчас этот попик призовёт нас на тропу войны, объявив врагами всего сущего, например, японские видеомагнитофоны. Ведь не может быть мила служителю культа зарубежная видеотехника, не правда ли?

Я прислушалась, напряглась, ждала неотрывно, но язык, которым вещал отец Павел — Марина уже успела шепнуть мне его имя — истинно птичьим оказался уху моему. Старославянским, стало быть. Кроме отдельных слов ничего не понять.

Окинув в очередной раз отчаянно рожаемую прихожанами благость, я вдруг от души развеселилась на выражения их лиц и, не сдержавшись, даже хрюкнула пару раз от прилива эмоций. Обструкции не последовало, лишь пара-тройка человек покосилась на меня, да и то сочувствующе. Вероятно, они сочли эти звуки не выражением идиотской и немотивированной радости, а напротив — проблесками печали. Должно быть, им почудилось, что я плачу.

Добрая тётя Марина изредка касалась моего правого локтя тёплой, одухотворённой такой ладонью — и в эти мгновения я понимала, что мне следует креститься. Вслед за остальными. И я послушно крестилась — это и занятным казалось, и не менее весёлым действом, да и против толпы не попрёшь. Крестилась, сдерживая в себе желание крикнуть во всю дурь какую-нибудь бессмысленную, но отчётливо богохульскую фразу или спеть гимн Советского Союза.

В один из этих прекрасно-волнительных моментов я вдруг осознала, что меня пристально разглядывают. Мужчина в хорошем сером костюме-двойке, но без галстука, с бородёнкой как у кардинала Ришелье, то есть исключительно с растительностью вокруг рта и её отсутствием на щеках, добродушным и весьма заинтересованным взором изучал строение моего черепа и лицевых выступов. Поняв, что улыбаюсь и даже как бы чересчур широко и неуместно для текущего момента, я приняла его взгляд за осуждение и поспешила улыбку с лица удалить. Опустила глаза в пол и без напоминания Марины исправно порадовала свою грешную плоть очередным крестным знамением.

Взглянув через минуту в его сторону, я с удивлением и раздражением увидела, что мужчина продолжает на меня пялиться. Более того, он произвёл головой некое движение, словно приветствуя меня, здороваясь. Уголки его губ сложились в подобие улыбки, а глаза светились пониманием. Предельно подозрительным.

Переминавшиеся с ноги на ногу прихожане вдруг как-то расступились между нами на мгновение, освободили на мимолётную краткость чуть больше пространства, тут же сомкнули ряды, но я успела разглядеть в руках у загадочного бородача трость. Тотчас же в голове многое сложилось в стройную картину. По крайней мере стало понятно, кто это может быть и какая у этого статного господина фамилия.

А ещё я заметила, что он не один. Два крепких парня, прямо настоящие телохранители, стояли по обе стороны от мужчины и были готовы принять от него распоряжения. Сомнений нет, они однозначно с ним — вон как ловят его взгляд.

По окончании службы мы не успели отойти от церкви и на триста метров, как нас с тётей Мариной догнала тёмно-синяя «Волга». Тормознув прямо возле и даже как бы прижимая двух бедных женщин к забору, она одарила нас облачком пыли и очередным дружелюбным взглядом стильного и любопытного бородача — он сидел сзади на месте пассажира. Его помощники значились на сидении переднем — за рулём и рядом.

— Светлана Бойченко, я не ошибаюсь? — выглянул мужчина сквозь приоткрытое окно.

— Здесь ошибиться невозможно, — отозвалась я дерзко. — Одна я такая на белом свете.

— Здравствуй, Слава! — буркнула мужчине тётя Марина, по-простому вроде, но с плохо скрываемым придыханием.

— Присаживайтесь, красавица, подвезу, — продолжал очаровывать меня кооператор Куркин и один из моих предполагаемых отцов — в том, что это он, сомнений не было.

— Я не одна.

— Ну, спутница ваша село хорошо знает. Не заблудится. А вас я с ветерком прокатить хочу. Достопримечательности показать. Уверен, что вы многое не видели. Да и поговорить, я думаю, есть нам о чём.

— Спасибо, Слав! — отозвалась за меня Марина. — Она пешком.

Наверное, это и стало решающим моментом для моего согласия. Исключительно из чувства противоречия.

Хотя нет, я и так бы села. Надо же выяснять собственное происхождение.

— Я ненадолго, — бросила я фельдшерше и потянулась к дверной ручке автомобиля.

Через мгновение «Волга» стартанула и, застилая изумлённую Марину столбом пыли, лихо побежала по деревенским улицам.

— Все бездельничают, — говорил Куркин. — Все ждут милости у природы. Точнее, у государства.

С тростью между ног, на набалдашнике которой, скреплённые в тугой узел, напряжённо покоились его сухие ладони, он выглядел солидно и загадочно. Очаровывая и пугая.

— Быть может, я и сам стал бы таким. Если бы ногу не потерял. Если бы в инвалида не превратился. Благодаря государству, чтоб его! Работал бы за сто рублей в месяц и на советскую конституцию молился.

Сидящие впереди спутники кооператора вроде бы лениво, но внимательно и цепко обозревали окрестности и любого встречавшегося по пути человека. Особенно недобрые взгляды они бросили на мелькнувшую в отдалении группу шабашников, которые жизнерадостно перекуривали на обочине. Молчаливые. Сосредоточенные. Верные слуги. Как можно подчинить себе людей, какими словами, какими соблазнами?

— Только когда меня из жизни вычеркнули, понял — каждый за себя, а бог против всех. Смотрела фильм с таким названием, Свет? Режиссёр Вернер Херцог. По телевизору недавно показывали.

Ого! Какой кругозор у сельского чувака. Смотрела, смотрела.

Он так и понял.

— Это трудная дорога, — голос его дрогнул вдруг. — От многих иллюзий пришлось избиться. Сильно пострадать. Веришь — нет, несколько раз был близок к тому, чтобы накинуть петлю на шею. Да что там, накинул однажды. На зоне. Откачали зачем-то. Тогда-то, пожалуй, и стало всё на свои места. Никакой жалости к самому себе! Она губительна. Полное презрение к собственной сущности! Только цель, которая оправдывает все средства. А цель в этой реальности может быть одной-единственной — продвижение по социальной лестнице.