Стивен Кинг - Мобильник

— …уже слишком поздно, по крайней мере для этого дня, — закончил Клай.

— Совершенно верно.

Эти слова подвели черту. Том, впрочем, сказал что-то еще, но Клай уловил только: «Джордан думает…» — а потом вырубился.

Клай проснулся, крича, или поначалу решил, что кричит. Бросил дикий взгляд на вторую кровать, где Том сладко спал, положив что-то, возможно, кухонное полотенце, на глаза, и понял, что крик звучал только в его голове. Возможно, какая-то часть этого крика и сорвалась с губ, но недостаточно громкая, чтобы разбудить соседа по комнате.

О темноте речи быть не могло, откуда ей взяться во второй половине дня, но Том, перед тем как лечь спать, затянул занавески, поэтому в комнате царил сумрак. Какое-то время Клай не шевелился, лежал на спине с пересохшим, будто туда насыпали опилок, ртом и гулко бьющимся в груди сердцем, удары которого отдавались в ушах, словно приглушенные бегущие шаги. А в остальном дом накрыла тишина. Они, возможно, еще не сумели полностью перейти на ночной образ жизни, но прошлая ночь вымотала всех донельзя, и в этот момент никакого шевеления в Читэм-Лодж Клай не слышал. Снаружи пела какая-то птица, а где-то далеко (не в Гейтене, подумал Клай) продолжала выть какая-то упрямая сирена.

Ему когда-нибудь снился более жуткий кошмар? Может, один раз. Где-то через месяц после рождения Джонни Клаю приснилось, что он достал младенца из кроватки, чтобы перепеленать, и пухленькое маленькое тельце Джонни развалилось у него в руках, словно слепленное из глины. Тот сон он мог понять: боязнь отцовства, боязнь напортачить. И страх этот все еще жил в нем, что не укрылось от глаз директора Ардая. А как толковать этот кошмар?

Что бы он ни означал, Клай не хотел его забыть и знал по предыдущему опыту, чтобы этого не допустить, действовать нужно быстро.

В комнате стоял письменный стол, а в одном из карманов джинсов, которые Клай бросил у изножья кровати, лежала шариковая ручка. Он достал ручку, босиком пересек комнату, выдвинул средний ящик. Нашел то, что надеялся найти: маленькую стопку листов писчей бумаги с шапкой из двух строк на каждом: «ГЕЙТЕНСКАЯ АКАДЕМИЯ» и «Разуммладой — светоч во тьме». Достал один и положил на стол. Тусклого света вполне хватало. Клай выдвинул наконечник стержня шариковой ручки и на мгновение замер, чтобы как можно яснее вспомнить сон.

Он, Том, Алиса и Джордан стояли в ряд на каком-то игровом поле. Не для соккера, как Тонни-Филд… может, на каких играли в американский футбол? На заднем плане виднелся остов какой-то конструкции с мигающим в ней красным огоньком. Он понятия не имел, что это за конструкция, но знал, что вокруг полным-полно людей, которые смотрят на них. Людей с обезображенными лицами и в разорванной одежде, и кто они, сомнений у него не вызывало. Он и его друзья находились… находились в клетках? Нет, на возвышениях. И они были клетками, все так, только без решеток. Клай не понимал, как так могло быть, но было. Подробности сна уже ускользали от него.

Том стоял крайним. Мужчина подошел к нему, необычный мужчина, поднял руку, ладонь оказалась над головой Тома. Клай не мог вспомнить, как мужчине это удалось, потому что Том (как и Алиса, Джордан и он сам) стоял на возвышении, но он это сделал. И сказал: «Ессе homo — insanus» [108] Ессе homo — insanus. — Вот мужчина — безумный (лат.). .

И толпа, тысячи людей, проревела в ответ: «НЕ ПРИКАСАЙСЯ!» Мужчина подошел к Клаю и повторил жест и фразу. С рукой над головой Алисы мужчина сказал: «Ессе femina — insana» [109] Ессе femina — insana. — Вот женщина — безумная (лат.). . С рукой над головой Джордана — «Ессе puer — insanus» [110] Ессе puer — insanus. — Вот ребенок — безумный (лат.). . И каждый раз толпа реагировала одинаково: «НЕ ПРИКАСАЙСЯ!»

Ни мужчина (ведущий шоу? инспектор манежа?), ни люди во время ритуала ртов не открывали. Обмен репликами шел телепатический.

Потом, доверив правой руке процесс мышления (руке и особому уголку мозга, который ею управлял), Клай начал рисовать. Весь сон был ужасным (и абсурдность обвинений, и наказание за совершенное), но самой жутью был мужчина, который подходил к каждому из них и накрывал голову ладонью, словно аукционист, готовящийся продать скот на окружной ярмарке. Клай, однако, чувствовал, что ему удастся совладать с охватившим его ужасом, если он сможет перенести на бумагу образ мужчины.

Чернокожий мужчина, с благородной головой и аскетическим лицом над худощавым, даже костлявым телом. Симметрия «шапочки» вьющихся мелким бесом черных волос на одной стороне нарушена уродливым треугольным вырывом. Плечи узкие, бедер просто нет. Под шапочкой кудряшек Клай быстро нарисовал широкий и красивый лоб — лоб ученого. Потом на лбу появилась еще одна рваная рана, и Клай заретушировал клок кожи, который свисал на бровь, закрывая ее. Левая щека мужчины порвана, возможно, при укусе, и нижняя губа, с той же стороны, свисала вниз, словно в усталой усмешке. С глазами возникли проблемы. Клай никак не мог правильно передать их выражение. Во сне они были все понимающими, живыми и при этом мертвыми. После двух попыток Клай сдался и принялся за пуловер, пока не забыл, как он выглядел: с капюшоном, подростки называли такие «кенгуру» («КРАСНЫЙ» — написал он рядом, добавил стрелку), с надписью белыми печатными буквами на груди. Пуловер был слишком велик для худосочного тела мужчины, так что складка материала накрывала верхнюю половину букв. Однако Клай практически не сомневался, что слово это — «ГАРВАРД». И он смотрел на это слово, когда услышал плач, приглушенный, доносящийся снизу.

Плакал Джордан: Клай сразу это понял. Натягивая джинсы, обернулся, чтобы взглянуть на Тома, но тот не шевельнулся. В отрубе, подумал Клай. Открыл дверь, выскользнул в коридор, закрыл за собой.

Алиса в футболке с надписью на груди «Гейтенская академия», которую надела вместо ночной рубашки, сидела на лестничной площадке второго этажа, обняв мальчика. Джордан уткнулся лицом в ее плечо. Она подняла голову на звук шагов босых ног Клая и заговорила, прежде чем тот задал вопрос: «Что-то с директором?» — о чем потом бы пожалел.

— Ему приснился плохой сон, — сообщила она.

Клай озвучил первую же мысль, которая пришла в голову. Потому что на тот момент полагал, что вопрос этот жизненно важный.

— А тебе?

Ее брови сошлись у переносицы. С голыми ногами, волосами, завязанными в конский хвост, обгоревшим лицом, словно день она провела на пляже, выглядела Алиса одиннадцатилетней сестрой Джордана.

— Мне? Нет. Я услышана, как он плачет в коридоре. Наверное, я все равно уже проснулась, и…

— Минуту, — прервал ее Клай. — Оставайтесь на месте.

Он вернулся в спальню на третьем этаже, схватил лежащий на столе рисунок. В этот момент глаза Тома резко раскрылись. Он огляделся, испуганный, не понимая, где находится, потом увидел Клая и разом успокоился.