Ли Майерс - BRONZA

– Мороженое? Ну не идиот?! Он, может, умирает тут, а ему десерт подавай! – всхлипнул мальчик.

Но раскисать было некогда. Байя рукавом вытер слезы и настырно стащил с него футболку. Внимательно осмотрел грудь, живот, плечи. Повернул на бок, чтобы осмотреть спину. Он искал раны или следы каких-либо заклинаний, но ничего не нашел. Это обнадеживало, но не очень.

«Если это не заклинание, то почему он выглядит таким больным?» – недоумевал мальчик, накрывая Марка одеялом. Тот явно был болен. Его тело дрожало в ознобе, а кожа покрылась мурашками и какими-то странными полосами. На лбу выступила испарина. В беспамятстве он что-то бормотал горячим, задыхающимся шепотом. Забравшись с ногами в кресло, Имонн обхватил колени руками и задумался. Монсеньора он уже позвал. Оставалось только ждать. За окном вовсю шумел дождь…

Тогда тоже шел дождь, и он очень боялся, что карнавальное шествие не состоится. Боялся, что не увидит шутов и фокусников, актеров, устраивающих свои представления прямо на улицах. А больше всего расстраивался из-за фейерверков. Сидя у окна, вглядывался в серую пелену дождя и думал, что в такую-то погоду…

К его радости, дождь недолго поливал брусчатку. Разветрилось. Выглянуло солнце. Они с матерью сели в карету, которая, как он думал, отвезет их на праздник. Лондон ликовал уже третий месяц, и казалось, веселому ликованию не будет конца. Даже самый последний ипохондрик готов был до утра пить за здоровье Карла Второго Стюарта и возвращение благословенной монархии. Но карета остановилась у дома с яркой вывеской над дверью. Мать вручила ему небольшую шкатулку, наказала отдать хозяину этого дома и дождаться ответа.

– А ты разве не пойдешь со мной? – спросил он, отчего-то встревожившись.

Рукой в ажурной перчатке она погладила его по щеке и поторопила:

– Иди же, иди!

Дверной колокольчик мелодично звякнул, когда он вошел внутрь. От прилавка к нему склонился вертлявый, с прилизанными волосами юноша и спросил, что желает юный господин. Он исполнил все, как велела мать.

Плотный чернявый мужчина с тяжелыми веками и мрачным взглядом, изредка покашливая и кутаясь в меховую накидку, долго перебирал содержимое шкатулки холеными пальцами, унизанными перстнями. Несколько раз перечитал вложенное письмо. Потом захлопнул крышку и так же долго молча изучал его лицо. Видимо, удовлетворившись осмотром, взял шкатулку и поманил за собой.

– Подождите! А как же моя мама? – разволновался он.

Бросился к дверям, распахнул их, сбежал по ступенькам. Улица перед домом была пуста. Карета уехала.

– Она уехала? Почему? – спросил он дрожащим от слез голосом у мужчины, вышедшего за ним следом.

Ничего не ответив, тот взял его за руку и увел обратно в дом. «Вытри слезы!» – это все, что сказал ему тогда отец.

Съежившись в кресле, Имонн спрятал лицо в коленях. Он так и не понял, почему мать подбросила его, словно кукушонка, в чужое гнездо. Отдала в семью отца, о котором он даже не подозревал до того дня. Неужели она желала ему добра? Но у отца уже было двое законных наследников и бастарду здесь не очень-то обрадовались.

Правда, сводный брат отнесся к нему вполне добродушно. Он уже вырос из детских обид. Зато сестра, с которой они оказались ровесниками, посчитав его грехом отцовской похоти, люто возненавидела и издевалась над ним, как могла. Коварная, она строила козни, а ему приходилось расплачиваться за проступки, которых он не совершал. Нет, его не били. Никто и пальцем его не тронул! Но выслушивая в очередной раз его горячие оправдания, отец мрачно смотрел на него отстраненным, не верящим взглядом. И этот взгляд жалил больнее любой розги.

Потом наступил вечер, когда на небе взошла красная луна. Она заглядывала в окно его спальни своим кровавым оком и манила куда-то. Его охватило неодолимое желание выйти на улицу. Он помнил только, как шел в темноте и дрожал на ветру, ступая босыми ногами по холодным камням. А после красное око луны вдруг приблизилось к нему вплотную, и тьма ощерила на него свои окровавленные клыки.

Очнулся он в приюте, при церкви Трех архангелов в предместье Лондона. Холодные брызги воды упали на лицо. Священник уже причастил мальчика и отпустил ему все грехи перед смертью. Известие о скорой кончине совсем не испугало его и даже не огорчило, он умирал и был счастлив этим. В ожидании смерти весь мир сосредоточился для него в картине, висевшей в простенке между окон. Закованный в серебряные латы, опираясь на сверкающий меч, на него темными глазами смотрел архангел Рафаил. Золотистые кудри обрамляли юное, такое печальное лицо. За плечами величаво распахнулись белые крылья.

– Тысячу чертей и сундук мертвеца вам на головы! Вздерну обоих на рее, если окажется, что это не срочно!

Смерчем в номер ворвался недовольный Монсеньор. Принимая человеческий облик, встряхнул полосато-белоснежной шкурой. Он охотился в джунглях Таиланда и, между прочим, охотился на людей, от нечего делать, изображая тигра-людоеда. Когда донесся отчаянный зов о помощи, пришлось бросить добычу, так и не пообедав. Еще бы он не сердился. От грозного рыка шефа Байя подскочил из кресла, с виноватым видом вытянувшись в струнку.

Тот огляделся. На кровати, сбросив одеяло, метался и бредил Марк. Взмокшие волосы прилипли к вискам, кожа блестела от обильного пота, его сильно знобило. Монсеньор, прислушавшись к его горячечному шепоту, шагнул к кровати; из-под густых бровей яростно сверкнули тигриные глаза, но грубовато-мужественные черты лица по-отечески подобрели.

– Набери-ка нам ванну, отрок! – обратился он к Имонну.

Пока мальчик с виноватой поспешностью выполнял его просьбу, тот раздел Марка догола, легко, будто ребенка, поднял на руки и понес в ванную. Стоило только глянуть на воду, и та сразу же превратилась в прозрачные кубики льда. Вокруг положенного в ванну и горящего лихорадочным жаром Марка, зашипев, начал таять лед. Убрав потемневшие от пота каштановые пряди с покрытого испариной лба, Монсеньор приложил ладонь, проверяя температуру. Там было за сорок. Пришлось применять Силу, чтобы лихорадка спала. Больной постепенно затих, перестал бормотать.

Имонн заметил странный, проступивший сквозь кожу, знак на лбу Марка.

– Что это? У него… на лбу?! – он вопросительно посмотрел на шефа.