Ли Майерс - BRONZA

– Флаг тебе в руки! – с сомнением пожелал Виктор.

Оба прекрасно знали: их общий друг, самый молодой профессор Петербургского университета, обладая статью и внешностью былинного богатыря Алеши Поповича, характер имел Иванушки-дурачка, который за чудом ходил. Если что втемяшит себе в голову – упрется не хуже барана в новые ворота…

– Я, собственно, зачем зашел… – перевел Родион разговор в другое русло, – твоему семейству ничего передать не надо? Например, пламенный привет с горячим поцелуем от единственного блудного сына!

Виктор сделал вид, что не догадывается, куда тот клонит.

– Ну, значит, я поехал… в Питер! – Родион встал с кресла.

– Поезжай! Поезжай! Что с вами, тунеядцами, будешь делать! – отмахнулся от друга Виктор, глянув на толстую пачку документов, которую предстояло просмотреть.

Голос у Родиона стал просящим.

– Так я зайду к вам домой, передать моей любимой Анечке Дмитриевне привет от единственного и блудного сына?

Родька, со студенческой поры еще, очарованный благородной красотой матери (прабабка которой служила фрейлиной при царском дворе и приходилась кузиной князьям Долгоруким), был влюблен в нее с детской застенчивостью. Платонически, ни на что не рассчитывая. Но даже в бытность свою нищим студентом умудрялся дарить матери на именины шикарные корзины роз. Как белогвардейский офицер, пил за ее здоровье стоя, залпом и прищелкивал каблуками, целуя ей руки.

«Тоже мне, штабс-капитан Овечкин!» – порой хмыкал отец. Гусарские замашки Родиона матери и самой не очень-то нравились, но она великодушно терпела этого дамского угодника. Говорила, что не хочет обижать застенчивого юношу. «И кто у нас тут застенчивый? Этот, что ли, котяра, привыкший слизывать сметану из чужих блюдечек!» – с легкой ироничностью подумал о друге Виктор.

Имея свою собственную, Родион обожал соблазнять чужих жен, получая прямо садистское удовольствие от разборок с ревнивыми мужьями своих любовниц. Устроив очередному рогоносцу хороший мордобой, пиная уползающую от него живую «котлету», со знанием дела объяснял сопернику, что сделает не только с его рогами, если тот посмеет хоть раз обидеть его женщину. Добавив в свою речь кавказского акцента, смотрел на «жертву» жгучим взглядом смертельно оскорбленного горца и говорил:

– Вай, вай, дарагой… сколько можно «люля-кебаб» из тебя делать? Увижу, твой жена плачет… вай ме дэда! Кастратом петь будешь в хоре, для мальчиков… Мамой клянусь!

И рокочущий, басовитый смех Родиона приводил незадачливого соперника в неописуемый ужас. Виктор, выслушивая очередную байку о «донжуанстве» друга, только головой качал.

– Ну и злой же ты, Родька! Злой как черт!

В ответ тот благодушно хлопал его по плечу.

Попытавшись вернуться к рабочему ритму, Виктор пододвинул к себе документы, открыл верхнюю папку, углубился в чтение. Через некоторое время, машинально потянувшись за сигаретами, как-то не сразу обратил внимание, что просто сидит и тупо смотрит в текст, словно перед ним не сертификат соответствия, а древняя китайская грамота. И удивленно подумал, что не понимает, почему думает о ней. О незнакомке, встретившейся ему сегодня утром во дворе дома. В мужской, не по росту, скрывающей фигуру куртке она гуляла с немецкой овчаркой, не желавшей даже рыкнуть на дворовых шавок, – столько, видно, у пса было самомнения.

Откинувшись на спинку кресла, залез пятерней в волосы, поправляя, но только сильней растрепал и без того непокорные каштановые пряди. Может, он думал о ней потому, что Родион завел разговор о собаке? И возникла простая ассоциация. Или потому, что она напомнила ему лисенка, попавшего в капкан? Своими печальными, без тени радости, потухшими глазами…

В детстве, на даче, гуляя в лесу, они с дедом наткнулись на рыжего зверька, угодившего лапой в силок. Завидев людей, лисенок обреченно приник к земле и затих, притворившись мертвым. Покорно дал гордо пыхтевшему Виктору освободить себя из петли, а почувствовав свободу, резко метнулся в кусты, пребольно цапнув за палец на прощание. Он тогда разревелся, но скорей от обиды на неблагодарного зверька, чем от боли. Дед, посмеиваясь в усы, потрепал его по плечу. Сказал, что стезя добра – путь не для слабаков! Перевязывая носовым платком прокушенный палец, добавил: – Если рассчитываешь на благодарность, не стоит делать добро!

Военный хирург, дед был потрясающим человеком. Виктор хорошо запомнил его слова, чтобы уже никогда больше не стоять на пути у добра. В мире, который он выбрал для себя, добреньких съедали сразу.

Вместе со всем выпуском они с Родионом торжественно принесли заветную клятву Гиппократа. Будущие светила науки. Спасители рода человеческого. Для них поступить в медицинский, чтобы продолжить дело предков, было так же естественно, как дышать. Но тут началась перестройка. Советский Союз рухнул, словно Колосс на глиняных ногах, – никто и опомниться не успел. Обещанная партией Заря коммунизма канула в Лету, уступив место диктатуре волчьего капитализма. И так получилось, что новоиспеченные интерны профессию для себя выбрали, далекую от медицины. Им не пришлось спасать людей – они зарабатывали на них деньги.

Сколотив первоначальный капитал, перебрались из Питера в столицу – здесь было где развернуться (взыграла купеческая кровь) деловой предприимчивости Родиона. Этому серому кардиналу наживы, гроссмейстеру махинаций, с обманчиво-добрыми на первый взгляд карими глазами. Числясь всего лишь замдиректора по связям с общественностью, на самом деле всеми делами фирмы заправлял он.

Но это никоим образом не умаляло вклада Виктора в общий бизнес. С его безупречной репутацией, внешностью плейбоя и талантом убедить кого угодно в чем угодно – это он налаживал контакты с заграничными инвесторами, наводил мосты, пробивал дорогу на Запад. Свое личное «окно» в Европу. Бизнес процветал, набирал обороты. Теперь уже деньги зарабатывали для них деньги. Гринов становилось все больше, и это затягивало. Деньги давали свободу выбора, а большие деньги позволяли исполнять любые свои желания – это захватывало. Настолько, что времени на личную жизнь почти не оставалось.

Все свободное от работы время он тратил на путешествия и любимое хобби – гонки по пересеченной местности на внедорожниках. Имел членство в одном из самых престижных столичных клубов «Идальго», устраивающего пробеги по российским просторам для любителей укрощать «лошадок» под капотом своих автомобилей – не хуже ралли «Париж-Дакар». Приближаясь к тридцатнику, конечно же, был уверен, что однажды встретит ту, единственную, и у него будет, как у родителей, один раз и на всю жизнь. А пока в свои двадцать семь лет общался с женщинами на счет «три». Пришел, увидел, победил! Предпочитал эффектных брюнеток с хорошими формами, раскованных, не скрывающих своего чувственного темперамента. Пропуская конфетно-букетный период, пригласив гостью в свою шикарную холостяцкую квартиру, мог угостить отличным ужином, но предупреждал сразу, что под венец не пойдет. Умные принимали его условия, глупышки отсеивались сами…