Ли Майерс - BRONZA

– Идем со мной! Я отведу тебя в рай!

Теплый, бархатный – это был голос любимого. Он звал ее. И дорога к нему была усыпана нежными нефритовыми лепестками. Но она медлила, почему-то ей было жаль топтать ногами эту хрупкую красоту.

– Доверься мне! Я один могу утолить все твои печали! – протягивая руку, продолжал звать он.

Она сделала шаг и вскрикнула от ужаса. Под лепестками была пустота…

Инна проснулась от собственного крика. Села на кровати, прижала ладонь к груди, пытаясь унять испуганное биение сердца. С тревогой посмотрела через комнату на диван. Не разбудила ли своим криком дочь? Но нет! Слава богу, Аришка крепко спала, набегавшись за день, как и полагается восьмилетнему ребенку. Возле дивана, на полу шевельнулась тень. Желтым фосфором в темноте настороженно сверкнули глаза.

– Малыш… – тихо позвала она.

Крупная немецкая овчарка с хрустом зевнула, откликаясь на зов хозяйки. Через минуту влажный нос ткнулся ей в ладонь.

– Хорошо… Малыш, хорошо… – успокаивая скорее себя, Инна несколько раз погладила лобастую голову.

Пес запрыгнул на кровать, вытянулся рядом.

Субботнее утро началось для нее рано. Так рано, что Малыш поверил в то, что они идут гулять, лишь просунув морду в ошейник. В такую рань даже дворник не шаркал еще своей метелкой по асфальту. Не было и небольшой стаи дворняжек, считавших себя хозяевами двора и кидавшихся на них с лаем каждое утро.

Оглядев безлюдный двор, Инна зябко поежилась, пряча руки в карманы старой, мешковато сидевшей на ней, мужской куртки. Конечно, Малышу хватило бы и пары секунд, чтобы порвать любую из шавок, беснующихся вокруг него. Но за нежеланием хотя бы рыкнуть в ответ скрывалось (как она подозревала) вовсе не добродушие пса, а махровое высокомерие этого собачьего сноба. Как-никак голубых кровей, от лучших германских производителей. По паспорту: Персеваль Ульрих Рольф барон фон Клаузе и так далее, и тому подобное.

Неторопливым, прогулочным шагом они обогнули дом и вышли в сквер. Ночью прошел дождь, от мокрого асфальта тянуло холодом. Дул пронизывающий, холодный ветер, но небо было не по-осеннему ярким, все в белых заплатках облаков. Прислонившись спиной к изрезанной трещинами коре старой липы, она запрокинула голову; стояла и смотрела сквозь голые ветви в небесную глубину совершенно бездумно. Влажный нос настойчиво ткнулся в ладонь, Малыш нагулялся и звал домой. Инна вздохнула. Откуда-то пришло смутное ощущение, что должно случиться что-то хорошее, что обязательно закончится плохо.

Во дворе дорогу им перегородила машина. Заляпанный рыжей глиной джип парковался, задними колесами залезая на бордюр. «Какой грязнуля…» – обходя препятствие, подумала Инна, естественно, не о джипе, а о хозяине. За спиной стихло урчание мотора, негромко хлопнула дверца и тут, откуда ни возьмись, с трусливым подвыванием на них бросилась вся стая. Малыш, как всегда, делал вид, что в упор не видит окруживших его пустолаек, но Инну почему-то именно сегодня нахальство дворняг вывело из себя.

– Прочь! Пошли прочь! – неожиданно для себя замахнулась она поводком на ближайшую собаку.

Но заткнуться и разбежаться дворняжек заставил совсем не ее обиженный голос, а сердитый мужской окрик. Она обернулась. Стоявший возле машины хозяин джипа прикуривал, пряча огонек зажигалки от ветра в ладонях. Поймав ее взгляд, кивнул приветливо, будто старой знакомой. Ярко-бирюзовые, какие бывают только у сиамских котов, глаза мужчины светились добротой.

«Не может быть! Ни раздутой от заносчивого чванства физиономии, ни золотых цепей, ни растопыренных пальцев…» – удивилась она. Симпатичного хозяина джипа Инна видела впервые, но ей понравилась его небрежно растрепанная каштановая шевелюра и манера одеваться. В синих расклешенных джинсах, в мокасинах на каучуковой подошве, в светлом замшевом блейзере поверх черного джемпера. В облике незнакомца чувствовалось понимание стиля и хороший вкус.

– Виктор Павлович, а мы к вам, батенька! Не откажите в любезности!

В приоткрывшуюся дверь кабинета протиснулась крупная, уже начинающая заплывать жирком, фигура лучшего друга. Шумно отдуваясь (будто нельзя было открыть дверь пошире), Родион плюхнулся в кресло для посетителей и водрузил ноги на его рабочий стол. Взрывоопасный по характеру – гремучая смесь из тбилисских дантистов, обрусевших немцев, смоленского купечества и ростовщика-прадеда из польских евреев, – вместе со всем своим семейством тот мог бы послужить наглядной агитацией к советскому мифу о нерушимой дружбе народов.

– Давай без этих… американских штучек! – посмотрев на подошвы новых Родькиных ботинок, поморщился Виктор.

– Экий вы сегодня неприветливый, господин директор! – отреагировав на его гримасу, тот показал в широкой улыбке ровные, очень белые зубы, но ноги со стола убрал.

– Родька, не паясничай! Говори, зачем пришел, и вали! У меня работы… – Виктор кивнул на документы, лежащие перед ним.

Родион, по-умному прищурив на него свои хитрые еврейские глаза, с тяжеловесной грацией очень большой кошки придвинулся ближе, облокотился на стол и умильно попросил:

– Возьми на себя завтра моих немцев! Ты и шпрехаешь лучше меня. Ну, чистый Ганс, ей-богу!

– А ты что же…

– Да вот, мотнусь до Питера. Иван звонил. Вопит о помощи! – весело оскалился Родион. – Поеду, подброшу деньжат на жизнь нашему борцу с исторической несправедливостью. Чего доброго, еще помрет с голоду, в поисках своего бессмертия!

Виктор понимающе хмыкнул.

– Неужели Ваньке до сих пор не надоело искать мифическую книгу этого чернокнижника? Как его там… Якоб Брюс, кажется…

– Ну, не скажи… – покачал головой Родион, – он уже практически держит книгу в руках!

– Каким же это образом?

– А ему было видение! Во сне!

– И в каком же месте… ему удалось подержаться за нее руками? – настроился на скептический лад Виктор.

В ответ Родион подмигнул:

– А вот об этом… Ванька молчит, как партизан на допросе!

Друзья весело расхохотались.

– Да, забыл сказать, Иван завел себе милого друга! – отсмеявшись, вспомнил Родион.

На лице Виктора отразилось брезгливое недоумение.

– В смысле…из «этих»? – спросил он.

– Если бы! – хмыкнул Родион. – Это было бы полбеды! Беда в том, что «друг» клыкастый, хвостатый, на четырех лапах! Приблудился к нему, он и оставил. Пока рассказывал, всю трубку слюнями заплевал, пуская пузыри от восторга. Псина, видите ли, такая умная, ничего не жрет кроме сырого мяса… Представляешь? – шумно вздохнул он. – Попытаюсь уговорить его отдать собаку. Сдалась она ему, как корове седло рысака…