Ли Майерс - BRONZA

Невольно проникнув в его сознание, Имонн испугался. Никакого сознания… Только голод и пустота… И пустота затягивала…

А студент вежливо, как и полагается милому, приятному во всех отношениях молодому человеку, поинтересовался:

– Поведай же нам, куда это ты несся сломя голову? Неужели спасать… кого-то?! Деточка… тебе не о других… тебе – о себе волноваться надо! – сделал он сочувственное лицо, при этом в глазах Ши светилась чисто человеческая жестокость. – Могу сказать тебе, что твой глупый патрон сейчас уплетает третий десерт в кафе… Между прочим, в твоем обществе! – заметил он мстительно и снова посмотрел на часы. – А наш господин… сейчас принимает ванну! Он уже постелил для тебя шелковые простыни… Сегодня ты умрешь на них!

Имонн болезненно вздрогнул, распахнув и без того огромные глаза, когда до него дошел смысл сказанного. В душе тоскливо заледенело. «Ловушка! Ловушка для Марка, а он станет приманкой…»

Шибан удовлетворенно хмыкнули. Ведь это так по-человечески – несколькими словами причинить другому душевную муку, от которой еще долго будет нестерпимо гореть сердце, не дотронувшись до него даже пальцем!

– А сейчас… нашей детке пора баиньки! – мило улыбнувшись, сказал студент, резким ударом в живот вырубая подростка. Застигнутый врасплох, Байя без звука обмяк в его объятиях, и он выпустил его руку.

Теренс перестал подпирать спиной колонну.

– Хорошо, что милорд больше не собирается церемониться с этими двумя… – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. Зачем-то заглянул в свой шлем и легко перепрыгнул через ступеньки. – Ладно, я за Марком! Проводить до дверей! – обернулся он. – А вы домой…

Вывел из кустов мотоцикл. Встряхнул волосами, надел шлем. Кроваво-красная «Yamaha», с утробным рычанием взревев мотором, рванула с места и исчезла за поворотом, унося прильнувшего к ней седока.

Бобби, перышком, поднял на руки бесчувственное тело мальчика.

– Как ты думаешь… – повернулся он к Юджину, – потом хозяин отдаст нам мальчишку? Поиграть…

– Разумеется, отдаст! Не в рамку же он его вставит, чтобы повесить на стенку! – ответил тот, нажимая на брелок.

Притаившийся в тени деревьев зеленый, словно вода в лагуне, «Jaguar» мигнул фарами. На капоте сверкнула серебром, распластавшись в прыжке, фигурка зверя. Через минуту машина тоже исчезла за поворотом. Ей вслед сердито каркнула ворона и, громко хлопая крыльями, перелетела на другую ветку.

– Отрок? Наконец-то! Где ты? Я все объясню…

– Что я слышу? Тебя бросили!

В трубке заразительно рассмеялись. Марк дернулся, как ужаленный.

– Ивама? Ты!

– Нет, доктор Спок! – весело откликнулся Оуэн. – Конечно же я! И как бы тебе ни хотелось, чтобы я посочувствовал твоему горю… Не буду!

– Какого черта! – рявкнул на него Марк.

– А, собственно, в чем дело? – не обращая внимания на его грубость, спросил тот, но ласковости в голосе Оуэна прибавилось. – Позволь, угадаю… Набравшись храбрости, маленький паж наконец-то признался тебе в своих чувствах. Но ты, твердолобый пожиратель сладостей, отверг его! Навсегда разбив хрупкое детское сердце!

На том конце театрально вздохнули.

– Бедный, бедный мальчик… Может, уже повесился? Ты же в вопросах любви – просто свинья, топчущая апельсины в этой, как ее там… посудной лавке!

Оуэн вновь рассмеялся. Чувствовалось, что у него прекрасное настроение, и он веселится вовсю.

– Заткнись! – Марк бросил трубку.

Телефон тут же зазвонил снова.

– И ты заткнись! – сердито рявкнул он на телефон и нервно заходил по комнате.

Что происходит? Откуда эта бесцеремонная сволочь знает, что произошло? Откуда она вообще все знает?!

Действительно, с самого утра Байя вел себя странно. Видимо, уже заранее нервничал, собираясь сказать такое. Сначала вытащил из ванной. Потом выяснилось, что Марк забыл про его день рождения, когда удивленно спросил, зачем это отрок вырядился, как на похороны. У Имонна так обиженно задрожала губа, что он почувствовал себя последним негодяем. А отрок – причесанный, в костюме, при галстуке – смотрелся неплохо. Как-то непривычно. По-взрослому, что ли…

Желая загладить свою вину, он весь день потакал всем желаниям мальчика. В того же словно бес вселился. Так что к вечеру Марк уже и ног под собой не чуял. Именинник совсем заездил его своими капризами. Между прочим, это он потребовал, чтобы они ужинали в том итальянском кафе. Заказал большущий торт-мороженое по случаю своего дня рождения. Загадывая желание, долго ломался и жеманничал, прежде чем задуть свечи. Впрочем, Марк и не думал возражать.

Приятно было плюхнуться на мягкий диван за столиком у окна и вытянуть уставшие ноги. Через панорамное окно открывался чудесный вид на пролив. Голубая вода в золотистых блестках солнечного света. Чайки. Яхты, лениво хлопающие белыми парусами на слабом ветру. В общем, красота…

На седьмом небе от удовольствия он доедал второй кусок торта, нацелившись глазами на третий. Имонн нехотя продолжал ковыряться ложечкой в первом и смотрел на закат.

– Ты меня любишь? – вдруг спросил он.

Марк поперхнулся мороженым.

– Так любишь или нет?! – более требовательно спросил мальчик, когда он прокашлялся. – Потому что я люблю тебя!

Услышав такое, Марк чуть не поперхнулся снова и невольно отвел глаза. За окном, красиво пылая, солнце опускалось за горизонт. Уцепившись взглядом за его пунцовый край, будто за спасательный круг, отвлеченно подумал, что еще немного и наступят сумерки. Ужасно хотелось пощупать отроку лоб. Может, жар, лихорадка?

– Э-э, ну это… ты… в общем… как бы…

Мямлил он потом что-то пустое, пытаясь найти слова – такие, чтобы не задели чувств отрока, не обидели. А у того уже слезы на глазах и нижняя губа трясется. Этого только не хватало! Марку сделалось страшно.

– Конечно, я тебя люблю! Всем сердцем! Ты же знаешь! – бодро воскликнул он, улыбнувшись Имонну, но улыбка вышла какой-то жалкой. Виноватой.

– Дурак! Я люблю тебя по-настоящему! Как возлюбленного! – глянув на него такими злющими глазами, Байя подхватился и выбежал из-за стола.

Ошеломленный, он не сразу поспешил за ним. Пока расплачивался, пока вышел – того уже и след простыл. А впереди большой перекресток. Куда идти? Где искать? Потоптавшись немного возле кафе, успокоился. Поймал такси и поехал домой. В номере подошел к окну (не к месту зачем-то вспомнив, что порезался утром, когда брился), прижавшись лбом к стеклу, смотрел на последние угасающие пурпурные всполохи и думал, что отрок остынет и сам вернется в отель. Куда еще ему идти…

Телефон продолжал звонить, не умолкая. Вдруг, побледнев, Марк схватил трубку.

– Как же ты долго соображаешь! – Оуэна просто распирало «сочувствием» к мыслительному процессу брата. – Ну-ка, скажи что-нибудь нашему тупице!